Так расставались западник и славянофил. Это были люди одного круга. Их взгляды могли быть непримиримы, но круг их обозначался границами нравственных понятий, которые едины для всех – кто бы какую идею не исповедал. Круг этот не был ни классовым, ни сословным. Круг этот был человечным, он объединял разумных людей.
Герцен пишет о борьбе западников и славянофилов:
– «Когда наши споры дошли до того, что ни славяне, ни мы не хотели больше встречаться, я как-то шёл по улице: К. Аксаков ехал в санях. Я дружески поклонился ему. Он было проехал, но вдруг остановил кучера, вышел из саней и подошёл ко мне. «Мне было слишком больно, – сказал он, – проехать мимо вас и не проститься с вами. Я хотел пожать вам руку и проститься». Он быстро пошёл к саням, но вдруг воротился; я стоял на том месте, мне было грустно; он бросился ко мне, обнял меня и крепко поцеловал. У меня были слёзы на глазах. Как я любил его в эту минуту ссоры!!»
Когда демократ Плеханов скончался, черносотенец Пуришкевич прислал венок: «Моему политическому врагу – великому сыну России».
Границы нравственного круга ещё существовали в памяти. Но уже были разорваны. Россия ринулась существовать вне нравственности...
В газете «Республика» за 11 сентября 2009 года была опубликована статья под названием «А тому название – обыкновенный фашизм», подписанная деятелем науки и культуры Дагестана о Эпштейншвейне, выступающим под фамилией Жириновский. Этот Швейн сегодня решил выступить против народов Северного Кавказа и шельмовать их.
….. Егор Гайдар в своей статье, под названием «Ставка на негодяев», написанной для газеты «Известия» 17 мая 1994 года, назвал Жириновского мыльным пузырём, которому давно пора лопнуть.
Обозреватель «Новой газеты» А. Пионтковский пишет 16.12.2009 года, что есть несколько популярных объяснений востребованности Жириновского в российском политическом и телевизионном бомонде. Он нужен Кремлю, так как не только голосует в ДУМе, но и по-скоморошьи ярко озвучивает созревающие в Кремле новации….
…. В книге «Диалоги Адалло» Абдулхабирил Муххамада и Саидова Абдурашида мы чувствуем боль и тревогу за нашу культуру родного языка, и у нас в республике, к сожалению, оказывается, есть люди типа Жириновского.
…. « Я неслучайно привёл сейчас пример с Жириновским. Дело в том, что и у нас в Дагестане нередко встречаются подобные ему субъекты. Например, глава Гунибского района, некий, Мачаев. Он, как мне сообщили, вначале учительствовал, потом работал заведующим отделом народного образования и как только стал хозяином вилаята немедля вычеркнул из расписания семнадцати школ единичные уроки родного языка и литературы. Как ты думаешь, мог ли этот князёк самовольно действовать, без наущения сверху? Конечно же, нет! – скажешь ты. Я в этом не сомневаюсь. Вывод: нам не надо впадать в крайности, как Халим Мачаев, видимо, это его уровень.
Расул Гамзатов писал: «На десяти языках пишут дагестанцы свои произведения, на девяти языках они их издают. Но что же в таком случае делают те, которые пишут на десятом? И что это за язык?
На десятом языке пишут те, кто успел забыть свой родной язык, – будь то аварский, лакский или татский, но ещё не успел познать чужой язык. Они оказались ни тут ни там.
Пиши на чужом языке, если ты знаешь его лучше, чем свой родной. Или пиши на родном, если не знаешь как следует никакого другого. Но не пиши на языке десятом. Да, я враг десятого языка. Язык должен быть древним, тысячелетним, только тогда он годится в дело.
... «Так я лежал и умирал бессильно
И вдруг услышал, как невдалеке
Два человека шли и говорили
Мне на родном аварском языке.
В полдневный жар в долине Дагестана
Я умирал, а люди речь вели
О хитрости какого-то Гасана,
О выходках какого-то Али.
И смутно слышал звук родимой речи,
Я оживал, и наступил тот миг,
Когда понял, что меня излечит
Не врач, не знахарь, а родной язык».
Мой родной аварский язык! Ты – моё богатство, сокровище, хранящееся про чёрный день, лекарство от всех недуг. Ты за руку как мальчика, вывел меня из аула в большой мир, к людям, и я рассказываю им о своей земле. Ты подвёл меня к великому, имя которому – великий русский язык. Он тоже стал для меня родным».
Конечно, не следует считать, что упор на свой национальный язык, столь явно делаемый автором, является проявлением националистического чувства.
Здесь чувство национальной гордости, национальной боли, тесно переплетённое с интернациональным началом – таким же целителем может быть другой язык, но для другого.
Тревога автора за судьбу национального, родного языка, на котором он воспевает дорогую ему страну, переплетается с любовью ко всей планете, ко всем её уголкам.
Номер газеты
- 4 просмотра