…Была я большую часть этой недели в Дагестане.
И так получилось, что я и мой коллега Гаджимурад Камалов, учредитель дагестанской газеты «Черновик», оказались первыми журналистами, которые побывали в селе Гимры, где вот уже несколько месяцев продолжается контртеррористическая операция (КТО) по поимке боевиков, убивших Газимагомеда Гимринского, очень известного дагестанского депутата, который был, с одной стороны, очень известным ваххабитом, а с другой – не менее известным агентом ФСБ, который, как считалось, сдал около 120-ти боевиков властям. Собственно, его бывшие охранники, которые тоже были убеждённые ваххабиты и которые отвечают за большое количество совершённых в Дагестане убийств милиционеров, а также за большое количество других преступлений, замочили его со словами, что он «муртад».
Пока единственным зримым результатом этой операции, явилась сдача одного из идейных руководителей дагестанских ваххабитов господина Бамматхана Шейхова. Сдался он живьём. Это не характерно для ваххабитов. С удивлением я узнала, что он сдался под твёрдое обещание амнистии. В этом меня заверили и те жители села Гимры, которые вели с ним переговоры, это мне подтвердили и члены семьи Бамматхана Шейхова,и его жена, и командующий контртеррористической операцией господин Абдулатипов.
И единственный, кто мне это не подтвердил, был глава МВД Дагестана Адильгерей Магомедтагиров: «Нет, он у нас сдался под то, что если на нём крови нет, то суд его оправдает».
Это, знаете, такое своеобразное понимание постфактум условий сдачи, которое может создать некоторые сложности в процессе дальнейших переговоров с боевиками или с ваххабитами, потому что вообще меня в этом смысле сдача Шейхова поразила некоторой своей гуманностью. Гуманность заключалась в том, что он приехал в Гимры в гости, и поскольку жители, естественно, не хотели выдавать его милиции и существовала полная круговая порука, потому что село никого не хочет выдавать милиции. И вот когда в конце концов кто-то стукнул на Шейхова и окружили домик такой маленький, и если такой дом брать штурмом, то там сгорит и дом, и десять домов вокруг, и главным образом на это шёл упор во время переговоров, и вот именно об этом с состраданием мне рассказывал тот же командующий КТО, когда говорил: «Юль, понимаешь, мы бы запросто могли этот домик уничтожить, но так действительно полсела бы сгорело, потом на нас же бы и пеняли». То есть там присутствовала гуманность и значительное примирение сторон, но, к сожалению, похоже, она присутствовала в процессе переговоров, а не позже.
Второе, что меня в этой истории поразило, это, конечно, несоразмерность затраченных усилий и полученного результата. Эта операция началась, по-моему, в декабре. Холодно, зима, федеральные войска стоят вокруг села и, естественно, им надо согреться и они рубят какие-то окружающие деревья. Они не совсем понимают, что такое село Гимры и что село живёт исключительно за счёт садоводства в чудовищно сложных условиях, когда есть очень высокие горы, которые буквально веками перестроены в крошечные земельные участки, на которых растут вот эти уникальные для Дагестана абрикосы, хурма, и каждое такое дерево просто член семьи. Спецоперация была проведена достаточно мягко по сравнению с теми же спецоперациями или зачистками в Чечне. Но это ощущение абсолютной чуждости власти тому укладу жизни, в который она пытается вторгнуться.
Я прихожу и начинаю спрашивать про эти деревья, на которые жалуется каждый житель селения. И тут же буквально рядом выскакивает федеральный полковник и начинает кричать: «Я здесь главный! Кто сказал, что дерево срублено? Никакого дерева не срублено!» И тут же я рядом обращаюсь к руководителю КТО, к тому самому господину Абдулатипову, и он говорит: «Да, такое случилось несчастье, деревья срублены некоторые, мы будем считать». То есть вот та разница в менталитете федерального человека, который прислан в абсолютно чуждые ему горы, и местного милиционера, который тоже очень жестокий человек, но всё равно он дагестанец, он местный, он понимает, что такое этот абрикос, он пытается из танка не разгрохать этот дом. Это очень важно и это лишнее подтверждение того, что воевать на Кавказе можно только руками самих кавказцев, иначе это только усугубляет проблему.
И третья история, которая меня больше всего поразила в Гимрах. Я бы сказала так: я прекрасно понимаю, что это село, которое практически живёт вне рамок федеральной власти, в котором вся жизнь течёт по шариату, проблемы разрешаются у имама мечети, в котором женщины носят платки. Я прекрасно понимаю, что это село, с которым надо что-то делать, но я понимаю, что это «что-то» нельзя сделать БТРами. Я прекрасно понимаю, что это село существует вне правового поля Российской Федерации, как, кстати, и некоторые другие сёла Дагестана. Но я знаю, что это село нельзя вернуть в правовое поле до той поры, пока мы не предложим селу что-то лучшее, нежели то, что у него есть. Потому что очень трудно объяснить селу, что споры, которые разрешаются у очень справедливого главы администрации и очень справедливого имама мечети, – это плохо, а споры, которые разрешаются федеральной властью, которая жжёт абрикосы, у которой люди стреляют друг в друга и которую представляют такие люди, допустим, как покойный Газимагомед Гимринский, – это хорошо, потому что федеральная власть не имеет что предложить в свою пользу, что Газимагомед тоже воровал людей, его за это не судили; когда Газимагомеда убили, в село пришли федеральные солдаты, и получается, что воровать людей можно, если это делает человек, приближённый к власти.
И, пожалуй, вот ещё что страшно. Меня поразила стена непонимания между тем, что принято называть ваххабитским подпольем, и тем федеральным милицейским менталитетом. Я меньше всего склонна преуменьшать проблему ваххабизма. Ваххабит – это человек, который намерен на территории России вооружённым путём построить государство типа Талибан. Я не хочу, чтобы такое государство на территории России было построено. И более того, я прекрасно понимаю, что, скажем, если в России когда-нибудь случится демократия, то это не решит проблемы религиозного экстремизма; наоборот, как это ни парадоксально, религиозных экстремистов будет больше. Но сочувствия им будет меньше.
Вот это очень важно понять, потому что сейчас происходит следующее. Тот же Бамматхан Шейхов, который, бесспорно, убеждённый ваххабит, один из лидеров дагестанского подполья. Он спокойно жил в Москве со своей бородой, и его никто не трогал. Московские менты его не трогали. Он вернулся в город Буйнакск, как рассказывают его родственники, он половицу не успевал покрасить, прежде чем его тащили в очередной раз в ОВД и спрашивали, почему у него борода, и били его в этом ОВД. И когда он вывесил у себя перед домом зелёный исламский флаг, этот флаг порвали, после чего он, собственно, и ушёл в лес.
И я против того, чтобы этого человека доставали, по двум причинам. Во-первых, я хочу, что если этот человек хочет встать на путь вооружённой борьбы, совершенно всё равно против какого государства: против российского недоделанного государства или против американского государства со своим коллегой Бен Ладеном, чтобы этот человек сам решал – он хочет встать на путь вооружённой борьбы или нет? А сейчас это за него решают милиционеры. И во-вторых, самое важное, это не количество людей, которое бегает в лесах с оружием. Это сочувствие к ним местного населения. Вот в Гимрах население ему абсолютно сочувствует.
Так вот, при демократии, может быть, даже вооружённых боевиков будет больше, потому что демократия с ними плохо справляется. Сочувствия им будет меньше.
Раз – и сняли
За эту неделю, которую я ездила по Кавказу, при сравнении этих двух республик у меня очень сильно изменились чувства, потому что Чечня всегда была для меня таким страшным местом, где идёт война, а Дагестан – ну, это горы, это свобода, это очень мужественные люди, пусть они и выясняют между собой отношения с автоматами.
И вот я приезжаю в Чечню и слышу: вот, был глава Веденского района, который Рамзану хвастался, что он привезёт в район много инвестиций, если его назначат главой. Его назначили главой. Естественно, вместо того чтобы привезти чужие инвестиции, он стал проедать бюджетные деньги. Раз – его и сняли. Вот там какой-то человек Зильбурхаев возглавлял службу судебных приставов, подделывал подписи своих сотрудников, забирал лишние деньги и говорил, что это в фонд Кадырова. Раз – его сняли, отдали под суд. Вот мне говорят в Чечне, что в Грозном строят онкологический центр.
И я задаю Кадырову вопрос: а кто покупает оборудование для центра? И Кадыров сначала не понимает этого вопроса, он отвечает: «Естественно, врач». Если что не так, так голову врачу оторвут. А я задаю этот вопрос вот почему: потому что у нас есть наши медицинские центры, которые строятся в рамках нацпроектов и Минздрава, и вы знаете, за их строительство отвечает чиновник. Когда за строительство отвечает врач, может быть, врач и украдёт, но согласитесь, как минимум он точно знает, что ему нужно, он отвечает за это, и он украдёт гораздо меньше чиновника, потому что когда медицинский центр строит чиновник, он строит уж точно только чтобы заработать. И меня поражает, что Рамзан с его военно-полевым образованием это понимает. А по всей России это не понимают.
Или я спрашиваю об истории в Грозном, когда была прислана группа Увайса Тачиева убивать милиционеров, и в течение декабря и января всю эту группу отстреляли. И мне в РУБОПе дают документы на всю эту группу, как её ловили, как её отстреливали, 18 человек. И я вижу, что там не происходило при этом ничего, что происходит в селе Гимры. Никто не срубал абрикосов. Никто не крал сушёного мяса. Просто конкретно пришли люди убивать милиционеров, милиционеры их убили в ответ. Что же делать? Это война.
Дагестанские будни
И вот потом я приезжаю в Дагестан, и я слышу дагестанские истории. История первая. «Юля, ты знаешь, вот на 8 марта в ресторане «Марракеш» была перестрелка, трёх человек убили, повезли их друзья в больницу, ещё по дороге рядом «газик» был какой-то взорван с милиционерами, милиционеры увидели, что машина проезжает на большой скорости, и ещё обстреляли машину эту с ранеными, ещё три раненых получилось». Вы мне скажете – это частные вещи, это не власть. Нет, господа, это власть, потому что человек, который перестрелял людей у ресторана, он потомственный киллер, он три года назад милиционерами задерживался за это же самое и был отпущен, он три недели назад стрелял по кортежу свадебному, в котором сам же ехал, потому что у него крыша давно поехала. Все знают, кто стрелял. Через четыре дня приходит следователь и говорит: «Ну, давайте рассказывайте». Через четыре дня!
Вот другая история. Главу Докузпаринского района Керимхана Абасова пришли арестовывать за то, что он, предположительно, мог участвовать в убийстве главы партии «Яблоко» Фарида Бабаева. Глава района заперся в своём доме посреди Махачкалы, кричит: «Я не сдамся!» Вы, конечно, скажете, что дело в главе района, а не во власти. Э нет, потому что это тот самый глава района, у которого перестреляли мирный митинг. Правда, мирный митинг успешно отстреливался. И тогда, после того как это случилось, глава Дагестана Муху Алиев стучал кулаком по столу и говорил этому главе района: «Как вам не стыдно перед людьми?», говорил министрам всем: «Посадите этого человека, потому что есть за что». И вы знаете, его не посадили. Президент Муху Алиев прекрасно выступал. Если бы он был журналистом, ему следовало бы поставить «пятёрку». Но, понимаете, президент – это немножко другая профессия, чем журналист, потому что президент Алиев прекрасно выступал, но ни фига не было сделано. И глава района, предположительно, убил этого самого главу партии «Яблоко» ровно за то, что глава партии «Яблоко» всё время вспоминал про этот расстрелянный митинг. Ну, простите, в центре города сидит глава района и кричит «я не сдамся!»?
Третья история. Гаишников сняли с трассы в Дагестане, 75 человек. Сняли с трассы и перевели в Махачкалу. Это означает, что меньше денег – на трассе больше, в Махачкале меньше. Ещё заставили пройти переаттестацию, а переаттестация – это неофициально $ 2 тысячи. Что, вы думаете, сделали эти гаишники? Они вышли на демонстрацию. Знаете, с каким лозунгом? «Мы против незаконного правления президента Путина и незаконного назначения главы Дагестана главой Дагестана». Ребята, я всё понимаю, но вы – гаишники, которые митингуют за то, чтобы их назначили обратно на трассу собирать деньги.
То есть, поймите меня правильно, я не говорю, что в Чечне замечательно. Я вижу, что в Чечне есть огромные проблемы. Я только что говорила о группе – помните, я называла цифру в 18 человек, группа Увайса Тачиева, они все молоденькие, немного за 20. Простите, это что, 30 человек за этот год заново ушли в Чечне в горы и 18 из них приехали в Грозный? Явно их, мягко говоря, больше.
Чечня строится фантастическими темпами, но почти всё, что строит Кадыров, это госсобственность. Что будет построено в Чечне, белорусская экономика или китайская экономика – понятно, что демократической экономики там не будет никогда – но это пока неизвестно. И вот ещё, пожалуй, один вопрос, который я задавала Кадырову. Я сказала: «Рамзан Ахматович, ваши люди страдают удивительным двоемыслием. Когда они рассказывают о тех, с кого им хочется брать пример, о тех героях Чечни, они говорят о людях, которые умерли, сражаясь против русских. Они говорят об абреках XIX века, они говорят о Гелаеве с восхищением. Когда речь идёт о том, почему сейчас не сопротивляются русским, они говорят, что «ну, это глупо и невозможно». Почему это?» И Рамзан Кадыров знаете что мне ответил? Он мне сказал: «Юля, чтобы знать ответ на этот вопрос, ты должна была быть чеченкой и эти две войны провести в Чечне». Такой, знаете, исчерпывающий ответ.
В Чечне страшнейшие проблемы носят объективный характер, у которых есть какой-то выход. А в Дагестане была – знаете, это Кафка: бастующие гаишники, глава администрации, который сидит в центре города и не сдаётся… Конечно, что ещё отличало Дагестан от Чечни – это полная свобода дагестанцев в высказываниях о власти, по крайней мере на кухне. Вот в Чечне на слишком много вопросов отвечают «не знаю», «не скажу», «ой, ты знаешь, я забыл». То есть таким образом в Дагестане всё-таки была свобода. В Чечне был и будет онкоцентр, а вот в Дагестане пока ещё есть свобода. Я не уверена, стоит ли онкоцентр свободы, это такой вопрос, который каждый должен решать сам для себя, потому что в Чечне, конечно, никакой свободы нет, а есть Рамзан Кадыров.
«Эхо Москвы», «Код доступа»
15 марта 2008
Номер газеты
- 3 просмотра