Исследовав наиболее достоверную внутреннюю статистику МВД по тяжким преступлениям в РФ, Институт проблем правоприменения обнаружил высокую концентрацию криминального насилия (убийства и тяжкие телесные повреждения) в нескольких общественных стратах. На 96% населения РФ приходится менее четверти таких преступлений, и здесь они концентрируются в среде предпринимателей и правоохранителей. Основная же масса тяжкого насилия совершается внутри маргинальных слоёв – половина среди безработных, ещё около четверти добавляют работники физического труда, что позволяет авторам говорить о необходимости не силовых, а гуманитарных мер в борьбе с насилием. В первую очередь речь идёт о снижении бедности, повышении занятости и улучшении условий жизни социально депривированных слоёв.
Институт проблем правоприменения (ИПП) Европейского университета в Санкт-Петербурге опубликовал подробный аналитический обзор «Насильственная преступность в России: жертвы и преступления» – очередную работу в серии, начатой в 2009 году, основанную на данных официального учёта насильственных преступлений и потерпевших в РФ. Работа за подписью директора по исследованиям ИПП Кирилла Титаева ориентирована на «специалистов в области криминологии, социологии, юристов и экспертное сообщество», но представляет и общий интерес в части распределения тяжких преступлений в зависимости от социального и экономического положения их участников и жертв.
На фоне того, что безработица в РФ в последние годы крайне низка (3,6%), а около трети всех изученных случаев (28%, 31 тыс.) квалифицируются по ст. 105 УК РФ «Убийство», «вклад» насилия в «сокращение» численности самих безработных можно оценить в 0,4 процентного пункта в год.
Ещё более четверти всего криминального насилия приходится на низкоквалифицированных работников – исследование констатирует, что совокупно на безработных и «занятых физическим трудом» (и на стороне агрессора, и на стороне жертвы) приходится 77,5% зарегистрированных преступлений. Безработные становятся жертвами двух третей (66,1%) всех преступлений, рабочие – 18,2%; доля преступников-безработных составляет 68,7%, рабочих – 20,2%.
В качестве исходной информации сотрудники ИПП использовали массив статистических карточек о преступлениях и потерпевших, «с незначительными изъятиями» охватывающий все зарегистрированные насильственные преступления в РФ в 2013–2014 годах (всего 110 тыс. жертв и 77 тыс. преступников). Предположение о высокой степени их достоверности связано с обязанностью медицинских учреждений сообщать правоохранительным органам о подозрениях в применении насилия к пациентам – учитывая, что речь идёт о случаях тяжкого насилия, авторы резонно предполагают, что доля жертв, не обратившихся за медицинской помощью, мала и официальные данные о такой преступности в РФ «вполне отражают реальность».
Отдельно ИПП констатирует наличие связи материального положения жертвы с характерным местом преступления: 88,6% (девять из десяти) случаев криминального насилия являются бытовыми и совершаются «в жилье и рядом с ним (лифтах, подъездах, дворах)», и при этом чем ниже социальный статус жертвы, тем выше вероятность криминальной травмы или смерти именно в жилье. Выше всего удельная вероятность стать жертвой насилия в сельской местности и падает с ростом размера городов. Ещё одна доминирующая черта российского насилия – более 70% преступников в момент совершения преступления находятся в состоянии алкогольного опьянения.
Отметим, что работа не подтверждает популярную на фоне общественного обсуждения борьбы с домашним насилием версию о том, что доминирующую долю его жертв составляют женщины и дети, по данным работы, на обе эти группы совокупно приходится чуть более одной пятой (22,9%) всех случаев серьёзного криминального насилия. Статистически типовая жертва тяжкого (в том числе смертельного) насилия в РФ – трудоспособный мужчина в возрасте 25–49 лет (51,3% всех жертв) при весе этой группы в общем составе населения менее одной пятой (18,4%). Это, впрочем, никак не снижает актуальности борьбы с домашним насилием как таковой, очевидно, что она является важной частью остро необходимой гуманитарной направленности социальной политики. В целом, по мнению авторов исследования, его результаты позволяют говорить о том, что в подходах к средне- и долгосрочной борьбе с насильственными преступлениями приоритет следует отдавать как раз не силовой, а социальной и адаптационной составляющим, включая направленную борьбу с бедностью, безработицей и алкоголизмом, а также улучшение жилищных условий населения.
При рассмотрении же рода занятий жертв и агрессоров насильственных преступлений, относящихся к немаргинальным социальным слоям, авторы работы отмечают две группы, для которых «вероятность стать и жертвой, и преступником существенно выше», – это предприниматели и правоохранители, причём данные по силовикам были очищены от случаев применения насилия «при исполнении», то есть принимались во внимание только бытовые насильственные преступления в их отношении. Тот факт, что сотрудники правоохранительных органов (1% населения) в полтора раза реже попадают в категорию преступников (0,2% всех преступлений), чем жертв насилия (0,3%), авторы объясняют «лёгкостью мобилизации права» для них, то есть повышенной их способностью добиться регистрации преступлений против них при частой квалификации их должностных преступлений (пытки и т. п.) как общеуголовных. Объяснение же аналогичного положения второй группы риска – предпринимателей (1,7% населения, 1% всех жертв и 0,9% всех преступников) – кроется в более высокой их юридической грамотности (склонности формализовывать конфликты с применением насилия в отношении себя) и, наоборот, во включении в массив общеуголовного насилия эпизодов, «связанных с профессиональной деятельностью» в этой среде.
«Коммерсантъ»
№229 от 12.12.2019 г.
- 10 просмотров