[ Слабым не по плечу ]

В этой республике только 5 –6 человек знают, какое денежное содержание полагается репертуарному театру, скажем, или театру оперы и балета. Или каким­нибудь другим. Даже директора (худруки в недавнем прошлом) не имеют полного представления, во что их заведения на самом деле обходятся бюджету и какая сумма занесена в роспись бюджета на текущий год. Не то чтобы это тайна за семью печатями, но… так уж повелось. Эта информация не публична.

Государство финансирует – лицедеи играют. И всё же за чей счёт лицедействуете? И почему универсальный (на все случаи жизни – и молодёжью заниматься может, и строительством для той же молодёжи, и туризмом) министр культуры не озаботится эффективностью театров? Раз уж признано, что театр – важнейшее (после кино, видимо) из пролетарских искусств, то, может быть, это искусство действительно сделать интересным и притягательным? Культура ведь это не свод эстетических правил о том, как правильно держать вилку и декламировать сонеты. Культура – это естественная среда, в которой исторически развивалась нация: окружение, где складывался язык, способ передачи знаний и форма обучения потомков, особенный быт, которого нигде в мире не найти, искусство производства, обычаи приготовления и потребления пищи, особенности землепользования, строительства жилья, оригинальные военные тактики (которые всегда находят отражение в национальных танцах), народный плач, эпические сказания. Обобщая, культура – это естественный набор бытовых, производственных, языковых особенностей народа, нашедших отражение в искусстве, и который делает народ НАРОДОМ, выделяет именно этот народ от остальных, делает его уникальным. И что, наш национальный театр является отражением или частью того, что мы только что описали? Тогда какое отношение этот театр имеет собственно к культуре и Министерству культуры? И за что платит налогоплательщик?

Действительно, ЗА ЧТО? За сохранение ли культурных истоков? Пандура, кумуза, зурны, оригинального танца (не похожего ни на аджарский, ни на грузинский, ни на черкесский), ручного ковроткачества и вязания, производства сыромятных ремней, каменоломного и каменотёсного искусства, засушивания мяса, выделения сычужного элемента из ягнячьих и телячьих желудков для производства сыра, возделывания конопли и льна под производство масел и пряжи, получения пороха, стали, керамических изделий… Какую­такую «культуру» мы поддерживаем, централизуя деньги в финансах (то есть в виде бюджета) и тратя их на постановку шекспиров, мольеров и чеховых? Если ЭТА культура нужна населению, то пусть население за это и платит. Из своего личного, частного кармана. Население­то и не особенно торопится залезать в собственный карман.

Кстати. Наше театральное искусство приближает нас к нашей национальной культуре или отдаляет от неё? По­моему, отдаляет. К языку, возможно, приближает (и то к языку рафинированному, неживому, неестественному, эфемерному, окололитературному, которым никто в быту не пользуется), но к культуре – нет, не приближает. К примеру, чтобы это был исконно наш, лезгинский, язык и наша, лезгинская, культура, надо, чтобы театр ставил спектакли на близкую и понятную лезгинам тему, по оригинальным авторским сценариям, основанным на родных лезгинских произведениях. То же самое касается и остальных этнических театров. Назвать их (в том виде, что они существуют) национальными – язык не поворачивается. Если такой театр нужен населению, пусть население за него и платит.

 

 

Ведь привыкло же население платить за «отчётные» концерты. Интересно, о чём таком «отчитываются» концертмейстеры, привозя в столицу наспех собранных отовсюду певцов и музыкантов? О том, вероятно, на что районные учреждения культуры потратили бюджетные деньги и как они их отработали. Водевильные постановки районных домов культуры – это мешанина стилей и вкусов. Антураж привлекает массу вполне платёжеспособных обывателей, которым важно на пару часов оказаться в центре внимания близких и знакомых, с кем в обычной жизни доводится видеться раз в полгода­год. Для самодеятельных же пролеткультовских коллективов это возможность подзаработать деньжат на обывательской тоске.

Вот и идут в ход синтезаторы, выжимающие из интегральных схем индийские, персидские, турецкие мотивы вперемешку с европейскими и собственно горскими (дагестанскими). Тоже вопрос: а почему мы, налогоплательщики, за счёт бюджета содержим эти самые дома «культур» в течение целого финансового года? Почему за этот капустник нельзя платить живыми деньгами – в кассу – раз, два или три раза в год, во время очередных «отчётных» концертов? Пусть «отчёт» будет не годовым, а ежеквартальным. Мещанин и обыватель всё равно придёт и всё равно заплатит. Он­то ведь не жертвует (!) во имя искусства, а просто платит за свой интерес.

Вот, собственно, и вся тайна театральных закулис. Только чиновник ой как не хочет раскрывать эту тайну. Чем больше патетики «о вечном и нетленном», чем ярче эстетствующие спичи о «непреходящем», тем более устойчиво чиновничье кресло и стабильнее финансирование.

 

 

Проездом из Касумкента заезжаю как­то раз в Дербент. Попросил художественного руководителя государственного Лезгинского музыкально­драматического театра Эседуллаха Наврузбекова разъяснить природу театральных, да и вообще культурных болезней сегодняшнего Дагестана. Он неожиданно отказался. Просто закрыл тему. После формально­гостеприимного получасового чая, полуглухонемых «как работа, как погода» и ещё нескольких иных «каков» понимаю, что на диалог рассчитывать нет смысла.

Общую обстановку удалось выяснить в Махачкале. У всех театров болячки одни и те же. Проблемы кажутся под одно лекало кроёными. Можно, конечно, ругать худрука Лезгинского театра за нерасторопность... Его и есть за что ругать… «Синтез духовных исканий современности на основе национального культурного наследия», как писал о Наврузбекове ещё в 1992 году спецкор «Дагестанской правды» Ризван Ризванов, требует настойчивости, боевитости, практичности. Добро должно быть с кулаками. А Наврузбеков этих качеств не явил. Просто, что называется, «ушёл в себя». О его обидах мне рассказали его коллеги из других национальных коллективов.

Работники бюджетной сферы – это сегодня какая­то пыль между полом и потолком. Осесть не может, но и к потолку не липнет. Госслужащими их не считают (а кому они, интересно, служат, если не государству?), но и самостоятельно существовать вне госаппарата не могут. Это самые неприспособленные люди. Им бы посоветовать, их бы научить… Если президенты России говорят о модернизации, беги скорее к профильному министру и начни разговор по душам, убеди, что ты и есть тот самый модернизатор. Потребовали президенты упорядочения госслужбы, приведения организационно­правовых форм госучреждений и их структур в соответствие с федеральным законодательством – жди нововведений в твоём ведомстве. И если не можешь преодолеть натиск этих нововведений, то постарайся хотя бы попасть в их русло и быть в центре течения. А худрук Наврузбеков никак в толк не мог взять, что если не зашевелишься ты, то на твоё место быстро найдут другого. Более расторопного.

Театральное учреждение поменяло устав, и по новому уставу (так во всех театрах) худрук стал не главной управленческой единицей, как было доныне, а всего лишь творческим «нулём». Без палочки. Новый руководитель теперь называется «директор», а за худруком остаются полномочия по организации постановок с теми актёрами, режиссёрами и сценаристами, что подберёт тебе директор. Казалось бы, всё правильно – Богу богово, кесарю кесарево. Действительно, управленческую функцию во всех ведомствах надо отделить от содержательной, целевой. Эседуллаху Сеферулаховичу бы напроситься на должность директора, а там уже подобрать достойного экономиста. Но «бунтарь» (любимое, кстати, слово из репертуара драматурга) не понял юридических хитросплетений и их вполне практических последствий. И теперь главным человеком стал… бывший главбух. По специальности физик…

 

 

И это получили во исполнение требований российских президентов? Расторопного бухгалтера? Если он действительно хороший руководитель, пусть покажет концепцию развития театра на 2 –3 года. В концепции – не только финансовая самостоятельность, но и окупаемые постановки лезгинских произведений на лезгинском языке с благодарным лезгинским зрителем – самым культурным в Дагестане (без пафоса, в смысле сохранившим связь с этнической культурой и традициями). Не покажет. Потому как является просто назначенцем. Он будет стараться «делать хорошо», он «оправдает доверие» руководства, но что это означает в количестве новых постановок и посещаемости спектаклей, никто сказать не может. О если бы назначения проводились, как на открытом аукционе .

Выставляет претендент программу развития учреждения или предприятия на 3 –5 лет с обоснованием не только значимости социальных функций, но ещё и показателями экономической эффективности – и выдвигается в руководители. На общих конкурсных основаниях. А министерство назначает дату публичного конкурса и объявляет о приёме заявок граждан на участие в общественном надзоре за ходом конкурса. Вот в прямой борьбе претендентов друг с другом на языке программных тезисов и обоснований и выявилось бы, кого надо назначать на высокую государственную должность. А вместо этого – бывшего уголовника…

 

 

Давайте вернёмся к тому, чтобы сделать театр интересным и притягательным (пятнадцатое предложение в этой статье). Почему Министерство культуры не сделает репертуар национальных театров столь интересным, что он будет собирать по 15 тысяч зрителей в год и каждый из них оставит в кассе по тысяче рублей? И теперь, если национальному театру всё же не хватит ресурсов, пусть общественные организации, ратующие за поддержку культуры и традиционного искусства, помогут и восполнят небольшой дефицит из своих собственных фондов. Зачем нам Министерство культуры, которое не умеет это организовать? Министр может указать, и даже приказать может, чтобы директор театра сделал постановки интересными. Но директора этого делать не умеют, и только поэтому, не из злого умысла, делать этого не будут. Министр приказал – директор не выполнил. Нашли нового директора. А новый тоже ничего не сможет сделать. Тогда, может быть, поменять не директора, а министра? Ну не может человек на протяжении всей своей жизни уметь делать всё: и строить молодёжные коттеджи, и пионервожатых воспитывать, и туристов завлекать. Теперь вот культуру курировать. Всё, что предшественница (Наида Абдурахмановна) недокурировала, теперь Зумруд Запировна курирует.

А в начале капиталистических преобразований министр Сулейманова ещё и спортом занималась, вернее государственной политикой в области спорта и физкультуры. Только в 1994 году Магомедали Магомедов упразднил одноимённый комитет, и спорт, как социальную функцию, вывели в Министерство спорта. Спросите себя: а каких успехов достигли отрасли, в которых Зумруд Сулейманова была министром? Ну что? Каков ответ читателя? То­то же. Поэтому­то никто даже не заметил не то чтобы «сколь­либо серьёзных» изменений, а вообще никаких, когда Муху Алиев упразднил Министерство молодёжи. Министерство исчезло, ну и что – молодёжь­то осталась. Спросите сейчас даже вполне искушённых политиков: сколько времени республика управлялась без Минмолодёжи, с какого по какое число Минмолодёжи пребывало в небытии? Никто не вспомнит! А ведь с 6 марта 2006 года до 5 февраля 2008 года – без месяца два года! – министерства просто не существовало. И ничего, мир стоит, как стоял.

Вот как не поблагодарить Муху Гимбатовича? Пока президент Алиев не задумал разыграть лезгинскую политическую карту (это когда можно скоморошеское министерство дать одному лезгину, а другого сместить со значимого политического поста, сохранив лезгинскую равнопредставленность во власти), никто не вспомнил, что у нас вдруг не стало молодёжного министерства. Доказано, как в лабораторном эксперименте НИКТО не горевал и никто не почувствовал катастрофических последствий от исчезновения целого «института власти». Так чем же тогда многие­многие годы занимались чиновники Минмолодёжи под руководством Зумруд Запировны? Вывод прост: никаких важных дел в том министерстве никогда не делалось. Министерство существовало для министра. И лучше всего наш министр умеет…  умеет… Умеет быть министром. Неважно, каким именно министром. Можно околовсяческим – лишь бы министром.