Одним из людей, который оставил свой позитивный след в моей жизни, был Уци-Мухаммад из Костека. Мне посчастливилось узнать этого праведника ещё со времен учёбы в Сирии. Мы с его внуком Абдулой были однокурсниками и друзьями, и он часто навещал его. Тогда и состоялось наше знакомство...
Помню, как наши преподаватели после знакомства с Уци-Мухаммадом отзывались о нём с огромным уважением, называя его «праведным алимом». Его доброе и спокойное лицо, неторопливая искренняя речь, сопровождавшаяся лёгкой и приятной шуткой, оставляли особые, дружеские впечатления у собеседника. Учёным людям было не трудно узнать уровень знаний и богобоязненности другого учёного.
После учёбы и моего приезда в Дагестан наша дружба укрепилась. Первое время его внук Абдула жил вместе с дедушкой, и каждый раз, навещая его, я надолго застревал в очень занимательной беседе с шейхом. Нас – студентов, приобретающих исламские знания, он очень любил. Проявлял к нам неподдельное уважение, хотя и знал, что мы расходимся с ним во многих вопросах, касающихся суфизма. Он восхищался молодыми людьми, занятыми получением исламских знаний. Быть может, из-за трудностей, которые сам видел на этом пути в советский период.
У Уци-Мухаммада было много качеств, которые притягивали людей. О его аскетизме и жизненной простоте знали все от мала до велика. Мягкость нрава, доброта души и чувство юмора не мешали ему быть крайне строгим в нужное время. Его глаза уже говорили о недовольстве прежде, чем он сделает тебе замечание. За его критикой чувствовалось скрытое переживание и искреннее отношение к тебе, что влекло к нему определённую привязанность. Подобно привязанности наказанного сына к отцу или младенца к матери.
Как мы общались
Одной из черт Уци-Мухаммада, показывавшей его искреннее отношение к тебе, была его открытость, готовность обсудить любую острую тему, которая тебя волнует (а таких у меня было очень много). При этом он абсолютно не боялся, что его ответы могут быть оспоренными, и не заботился о том, что он может «проиграть в споре». Можно было чувствовать себя уверенно, а обсуждаемые вопросы всегда оставались между нами. Естественно, после тех споров с «воинствующими суфистами», которые напрашивались ко мне под разными предлогами, не ставя перед собой иную задачу, кроме как опорочить меня перед обществом, называя разными прозвищами, дискуссия с Уци-Мухаммадом была просто удовольствием. Никакого двуличия, никаких заигрываний и лукавства… Видишь, что человек дискутирует с тобой не только, чтобы дать тебе что-то, но и искренне желает получить пользу от тебя. Поэтому даже говорить, что мы спорили о чём-то, язык не поворачивается. Его проницательный взгляд, большие и спокойные глаза, постоянное уравновешенное состояние, частые шутки, мудрые наставления и чистый аварский язык, на котором он говорил с небольшим андийским акцентом, – всё это привязывало меня к шейху. Главное – от него невозможно было спрятать свои сомнения. «Конечно, тебя не убедил мой ответ, но к следующему твоему приезду я найду то, что тебя убедит», – говорил он, замечая в моих глазах малейшие сомнения. Поражала его простота и открытость, когда он не находил ответа на тот или иной спорный вопрос. «У меня на этот вопрос довода нет, но я уверен, что найду на него ответ», – так заканчивалась иногда наша дискуссия.
Бывало, он сам затягивал меня в обсуждение... «Гьа, Х1ажимурад! Ц1ехе. Дур ц1акъ гъваридал суалал рук1уна (Спрашивай, Хаджимурад! У тебя вопросы глубокие бывают)», – говорил он мне, улыбаясь, после того, как уберут со стола, видя, что я хочу обсудить с ним тот или иной вопрос.
Истигаса
Когда его внук Абдула уехал из Дагестана, я не прекращал в удобный момент навещать Уци-Мухаммада. К слову, навещать родителей друзей в их отсутствие является важным адабом, о котором многие забывают. В очередной раз – кажется, что эта была наша последняя с ним встреча – у нас произошёл интересный разговор… После обсуждения разных тем, вопрос коснулся очень острого (и по сей день) вопроса – вопроса «Истигасы» (взывания к кому-либо, помимо Аллаха). Под истигасой понимается призыв к Пророку (мир ему и благословение Аллаха) или к шейхам, чтобы те помогли постичь Всевышнего.
Естественно, этот вопрос был неоднократно обсуждён и разжеван на различных собраниях суфиев и салафитов. Да и в самом Костеке тоже, наверное, немало обсуждался. И вообще, по-моему, этот вопрос является камнем преткновения регулирования отношений между религиозными группами в Дагестане и, как говорится, основой всех бед.
После долгого разговора на эту тему он сказал: «Как можно утверждать, что истигаса является ширком (многобожием), если у меня твёрдое убеждение, что сами шейхи никакой пользы или вреда не приносят, а наоборот, Аллах является вершителем всех дел? Человек в ширк попадает только в том случае, если он убеждён, что сами шейхи приносят пользу или вред. Но этот момент мы досконально объясняем нашим мюридам. Объясняем, что имена шейхов упоминаются только лишь для бараката и для посредничества». «А что, всем мюридам вы успеваете это объяснить? Вы можете быть уверены, что ни у кого из них нет убеждения о всесильности шейхов?» – возразил я. Шейх ответил утвердительно: «Абсолютно всем мюридам мы объясняем это». «Однако я сомневаюсь, что все мюриды знают об этом», – продолжал я настаивать на своём и в качестве примера рассказал ему случай, произошедший со мной незадолго до этого времени:
«Недавно, проезжая рядом с могилой шейха Ибрахима-хаджи Урадиского, одна пожилая женщина, которая ехала со мной, воззвала: “О Ибрахим-хаджи! Возьми меня в Хадж в этом году”. Я спросил её: “Почему ты взываешь к Ибрахиму-хаджи? Скажи: «О Аллах, возьми меня в Хадж»”. На что она ответила: “Нет, нет. Именно Ибрахим-хаджи заберёт меня в хадж”». «Что вы скажете о действиях этой женщины? Её действия ведь оцениваются как ширк?» – спросил я шейха. «Да, её действия – ширк. Но это невежество. В наше время не исключены места, далёкие от религиозных знаний, где некому объяснить подобные вещи», – ответил шейх. «А если бы в корне прекратить обучать людей призыву шейхам, то они с истечением какого-то времени и с распространением невежества не попали бы в такие опасные высказывания. Вы не боитесь ответственности перед Аллахом, если по причине того, чему вы научили, человек попадёт в ширк? Допустим, даже если это произойдёт через тысячу лет. Вы ведь обучаете последователей взывать к шейхам каждую неделю, на «хатм салавате». Ведь сподвижники Пророка (мир ему и благословение Аллаха) запрещали даже те или иные дозволенные действия, если видели, что они со временем могут привести к запретному. Как Умар, например, срубил дерево «Худейбии», под которым сидел Пророк (мир ему и благословение Аллаха), когда люди начали там собираться. И это, как вы знаете, известный правовой принцип, который называется «Садду зараи’» (преграждение путей, ведущих к запретному)».
Последние мои слова заставили его довольно надолго задуматься. Использовав молчание шейха, я продолжил: «Разве не сказал Пророк (мир ему и благословение Аллаха) своему сподвижнику Али (да будет доволен им Аллах): «Если ты спасёшь одного человека от огня Ада, это будет лучше для тебя, чем весь мир и все блага в нём». А если взять обратный смысл этого хадиса, получается, что попадание одного человека в Ад по причине тебя хуже для тебя, чем всё плохое в этом мире. Ошибки людей по нашей вине – это ведь является очень большой ответственностью перед Аллахом».
На этом обсуждение данного вопроса закончилось. Затем мы поговорили о некоторых вопросах касательно Накшубандийского тариката. Но в конце нашего разговора он сам продолжил предыдущий вопрос и сказал: «Я-то эти слова зова на даргинском языке исправлю, но сомневаюсь, что ваши аварцы допустят подобное исправление». Он имел в виду слова взывания к шейхам, которые читаются в ритуале «хатм салават» в стихотворной форме. Думаю, он говорил о том, что другие шейхи тариката не решатся изменить форму стиха, которая пришла от Хасана-Афанди Кахибского.
Действительно так и случилось: со временем я узнал, что шейх на самом деле сделал некоторые изменения в тексте. Были изменены именно слова взывания к шейхам. Вместо них взывание было направлено ко Всевышнему Аллаху.
Уже больше десяти лет прошло после нашей встречи. И недавно он ушёл из жизни. Пусть Всевышний Аллах простит ему грехи и возвысит его в Судный день в числе праведных людей. Он оставил в моей душе (да и, думаю, в душе каждого, кто его знал) глубокий след, связанный с примером настоящей искренности, беспристрастности и адаба к окружающим его людям. Простота без потери достоинства, строгость без проявления грубости или гордыни, честность и прямота по отношению к собеседнику, а прежде всего – самоотверженная и неподдельная любовь к религии и мусульманам. ]§[
- 342 просмотра