Совершенно случайно мне в руки попалась работа Ю. Ю. Карпова из санкт-петербургского журнала «Звезда» – «Дагестан старый и новый. Очерк социальной культуры и истории». Читая её, я невольно поймал себя на мысли, что, рассказывая о «миске со сметаной», автор так щепетильно подошёл к описанию «миски», что совсем не заметил «сметаны». И всё же мне так понравился этот «взгляд из России», что я решил составить из некоторых его фрагментов небольшую статью и озаглавить её вот этим, к сожалению, теряющим сегодня смысл словосочетанием.
«Каждый оборванный горец, сложив руки накрест, или взявшись за рукоять кинжала, или опёршись на ружьё, стоял так гордо, будто был властелином Вселенной… Во всём видны гордость и сознание чувства собственного достоинства». (Н. Ф. Дубровин)
На самой вершине
Основанием для взгляда свысока, очевидно, служило размещение горцев в высшей пространственной зоне освоенного человеком мира. Поэтому в мировоззренческих конструкциях, которые определяли жизнедеятельность горских обществ, небезосновательно видеть некую установочную посылку, так или иначе обусловливающую взгляд сверху. Она не была универсальной, но многое значила. Особенно тогда, когда в горах появлялись непрошенные лица, враги, посягавшие на установившийся миропорядок.
На формирование сознания/чувства собственного достоинства была нацелена вся традиционная система социализации юношества, в первую очередь и главным образом мужского пола (сохраняющая значение при всех частичных модернизациях и в наше время). Особо важная роль отводилась институту соревнования. «Борьба (состязания по борьбе) происходит… ежедневно. Борются ради одной чести, безо всяких корыстных целей… Всё чинно и с соблюдением личного достоинства: победитель не хвастал, побеждённый не унижался. Счастье переменно, казалось, говорила фигура побеждённого, – сегодня проиграл, завтра выиграю». (Н. Волков)
О дагестанцах, как, впрочем, и о других горцах Кавказа, с давних времён закрепилось мнение как о народе воинственном. Испокон веков, проводя недели и месяцы в мужских домах, горцы зрелого возраста и юноши тренировали силу, физическую выносливость и военно-спортивное мастерство, а по завершении сборов отправлялись в военные походы. В Грузии в XVIII веке даже укоренилось слово «лекианоба», которое подразумевало экспансию леков (дагестанских горцев), приносившую беды стране и населению. Однако дагестанцы в этом отношении не были хуже или лучше других горцев. В горско-кавказской среде действовали свои характерные принципы взаимоотношений с соседями.
Игры предков
Партии мужчин одного джамаата (членов мужского союза) часто совершали вояжи в соседние селения, «проверяя» мобилизованность мужской молодёжи последних, и по итогам такой акции проигравшая сторона была обязана устроить обильное угощение выигравшим. Сохраняли в себе игровое начало и походы к соседям более отдалённых территорий, несмотря на имевшее место кровопролитие, угон скота и пленников. Дагестанцы совершали набеги на тушин (горцев Восточной Грузии), тушины на дагестанцев, хевсуры (тоже жители горных районов той же части Грузии) на чеченцев и ингушей, те в свою очередь на них и т. д. Как ещё недавно говорили дагестанские старики, вспоминая былое своих дедов и прадедов, «молодёжь удальством и выносливостью в таком трудном и опасном деле, как набег, хотела завоевать уважение в глазах старших». В набеге юноше, руководствовавшемуся в отношениях с товарищами принципами соревнования, можно было как нигде более ярко и успешно реализовать личные амбиции. Кроме того, девушки отвергали юношу, не зарекомендовавшего себя в ратном деле.
Русские публицисты, изучавшие жизнь и нравы жителей Страны гор, часто отмечали, что даже такое однозначно отрицательное действие как разбой, будучи подчинённым дагестанцем строгим нравственным рамкам, выглядело чем-то благородным.
Набеги на соседей выстраивались в согласии с правилами игры, в числе которых помимо добычи должное уделялось на свой лад рыцарским манерам. Застигнутого врасплох врага нельзя было повергнуть, не окликнув, тем самым не предупредив о нападении. Любопытна история времён гражданской войны. Отряд дагестанцев-красноармейцев оказался на много дней осаждённым в крепости горцами иных политических убеждений. У первых закончилось продовольствие, они были обессилены и, казалось, являются доступной жертвой противника. В этой ситуации командир революционного отряда пошёл, по нашим меркам, на неожиданный шаг – он обратился к осаждавшим, говоря о позорности биться с ослабевшим врагом. «Ежели у вас есть намус, честь, – говорилось в его письме, – …и хотите показать себя орлами гор, пришлите нам продовольствия, и тогда будем биться и посмотрим, кто победит». Удивительно, на наш взгляд, то, что просьба была исполнена и нуждавшейся стороне было предоставлено время на подкрепление сил. Таковы были правила «соревнования», которое при самых различных, в том числе политических обстоятельствах, сохраняло внутренне присущие ему импульс и правила игрового действа, и отчасти ритуала.
Военный потенциал горцев был востребован и сторонними силами. Правители Грузии, стремившиеся решить те или иные задачи, турки, претендовавшие на политическое господство в Кавказском регионе, и другие фигуранты тех же масштабов активно обращались к горцам (не только Дагестана, но и других частей региона) за соответствующими услугами за оговорённую плату. И те их охотно оказывали, благо к воинскому ремеслу было готово абсолютное большинство мужского населения.
Боевой дух и военная сила дагестанцев вселяли такой страх и уважение, что соседи вынуждены были нанимать их для защиты границ от покушений их же соотечественников. Царь Кахетии (восточной провинции Грузии) Ираклий II нанимал дагестанцев для сбора дани с соседних ханств, но, потерпев поражение от Умма-хана Аварского, сам вынужден был платить ему таковую, с обязательством со стороны победителя защищать пределы Грузии от вторжения в неё «дагестанских хищников».
Труд
Всё сказанное о воинственности дагестанцев (фактически в равной степени оно может быть распространено на большую часть населения остальных горных областей Кавказа) не означает, что война являлась их исконным уделом и единственным занятием. Против такого суждения однозначно свидетельствуют образ «дома» в местной культуре и общественный быт, в котором начало полевых работ являлось кульминацией годового обрядового цикла и где труд на пашне (чьё обустройство на горном склоне требовало огромных усилий) являлся почётным занятием.
Традиции дагестанского земледелия отличала не только глубокая древность и высокий уровень развития (с сооружением на горных склонах террасных полей с подпорными стенками либо откосами и использованием систем искусственного орошения), но и особая знаковость. За молодого человека, который не имел пахотного надела, как бы он ни был богат, не выдавали замуж дочерей, а труд и статус землевладельца в общественном сознании всегда оставались неизменно престижными. Военные практики были включены в общий ритм жизни в качестве немаловажной, но только её части. В походы-набеги отправлялись весной и осенью, до начала и по окончании полевых работ.
Достоинство и честь
Такие характерные для дагестанской натуры черты, как эмоциональность и импульсивность, всегда органично сочетались с требованиями культуры, призывавшими горца к сдержанности и уважению к окружающим. Главные этические нормы среди дагестанцев определялись понятиями «намус» – честь, достоинство, совесть, стыд, где достоинство подразумевает выдержанность, а понятие совести – в первую очередь совесть гражданскую, по отношению к обществу; «ях1» – честь, совесть, а равно сдержанность и терпение; «х1урмат» – уважение и почёт, адресованные в первую очередь старшим членам общества; «нич», «ц1ах» – стыд и одновременно скромность и стеснительность. Поэтому выдержанность, указывающая на сдерживаемую силу, готовую к взрыву, всегда ограничивала импульсивность. Выдержка, подразумевающая как умиротворение, так и угрозу, зримо демонстрируется дагестанцем – и шире – кавказцем через публично трепетное отношение к личной гордости и чести. «Хозяин Вселенной» – это не только ощущение собственного достоинства, но и заявление о готовности активно отстаивать свои «хозяйские» права.
Местное общество всегда было лояльно настроено к проявлениям личностного фактора, полагая, что он служит более полному выражению коллективных качеств. Индивидуальность приветствовалась, но лишь в установленных рамках, которых каждому уважающему себя и рассчитывающему на аналогичную реакцию окружающих человеку надлежит знать и придерживаться. Характерно, что в современном Дагестане широко используется определение «красавчик», адресуемое человеку, совершившему поступок, который соответствует некоторым эталонным формам.
Дагестанцы всегда предельно негативно относились к намерениям и действиям человека, способным нарушить существующий порядок общественных связей. Этот порядок подразумевал баланс сил между обществом и индивидом, между людьми. В этом плане горный Дагестан типичен в качестве части горного Кавказа, хотя в нём находили выражение и явные черты своеобразия.
Одна из таких черт заключалась в отсутствии в местном фольклоре образа одинокого героя, тогда как наличие такового, противопоставляющего себя товарищам, для фольклора большинства народов Северного Кавказа типично. Даже будучи выдающимся, местный герой действует вместе с товарищами, даже желая подчеркнуть своё «я» (а это он стремится сделать едва ли не постоянно), он остаётся рядом с ними. Отсутствие здесь мотива «одинокого героя» естественно ввиду силы и прочности общинных связей, а равно и членов мужских союзов, которые в Дагестане, как нигде на Кавказе, обрели широкое и глубинное развитие. Одиноким здесь не было места – даже героям, даже в фольклоре.
- 27 просмотров