Весна. Май. В камере светло, весело, уютно. День за днём в ней делят быт четыре очень разных человека – каждый со своей историей и судьбой, со своим характером. На свободе у них бы не было шансов стать друзьями: вряд ли они пожелали бы знать друг друга больше тридцати минут. Теперь же они плохо представляют себе, как покинут друг друга, оказавшись на воле. Но это произойдёт неизбежно. И гораздо раньше, чем они получат свободу.
А пока, уважаемый читатель, позволь мне тебе их представить и об одном немного рассказать. Имена у них, кроме одного, вполне себе обыкновенные: Сиражутдин, Асадулла, Абдулмумин и Роман. С последним я уже знакомил тебя в интервью «Новой газете», но этот парень заслуживает более пристального внимания.
Рома (именно так он всегда представляется) – высокий, худенький молодой человек, непохожий не только на своих сокамерников, но и на всех других обитателей спецблока СИЗО-1 Махачкалы, отведённого для обвиняемых в терроризме. Он скромный рассудительный парень с чувством юмора и хитрецой в глазах, краснеющий и смущающийся, точно как литературные герои. Начитанный, для своего возраста даже слишком. Ему 21. Ходит аккуратно, немного сгорбившись, словно опасается на что-то наступить. Говорит так же, подбирая слова. Хотя в последнее время вполне себе освоил навыки беспощадного троллинга и стал употреблять слово «чIанда». Постороннему человеку, незнакомому с его характером, он бы временами даже показался наглым. На самом деле он просто очень своеобразный.
Рома – моё очередное открытие в этом неожиданно пёстром тюремном мире, не перестающем удивлять своим многообразием. Не спрашивайте, как он сюда попал. Я слышал в общих чертах эту грустную историю ещё до того, как с ним встретился, и, зная, как ему неприятно её вспоминать, ни разу у него ею не поинтересовался.
Рома – мечтатель. Он великолепно рисует – я не видел никого, кто рисует лучше. Он часто подолгу вглядывается в доступный нам через стекло и решётки кусочек неба и постоянно что-то ищет. У Бальзака, Достоевского, Герцена, Платона... С одной стороны, Рома общителен, любознателен, открыт для разговора. С другой – он никого не впускает в свой внутренний мир, в котором проводит большую часть времени.
Периодически у него возникает острая необходимость расширить границы, и тогда ничто не может его остановить. Так, он добровольно отправился служить в армию, в которую его не хотели брать и из которой он извлёк один-единственный вывод: узнал об абсолютной бесполезности военной службы в современной России. Подозреваю, что похожих выводов Роман за последнее время сделал много, именно они проложили путь к тем печальным обстоятельствам, которые привели его в тюрьму. В его грустном задумчивом взгляде можно увидеть всю трагедию молодого русского человека. Человека умного, не лишённого проницательности. Человека из низов.
Тюрьма многому научила Рому, и он продолжает брать у неё уроки. Сегодня по нему определённо не скажешь, что он желает оказаться на свободе. Кроме матери его никто не ждёт. Последний двоюродный брат, с которым он пытался поддерживать связь, не открыл ему дверь, когда он постучал в неё несколько лет назад. Но Рома не чувствует себя одиноким. Или, вернее, одиночество не доставляет ему неудовольствия.
Единственное, чего ему здесь не хватает – это книги. Притом, что вряд ли во всей тюрьме найдётся помещение, которое может сравниться с нашей камерой по их количеству или качеству. Включая местную библиотеку. Это одна из причин, по которой Рома, не имеющий отношения к терроризму, даже в фантазиях следователей, оказался в спецблоке. Есть ещё одна причина.
Года полтора-два назад, находясь здесь, в СИЗО, Рома пытался покончить с собой. Он закрылся от сокамерников в уборной, перерезал себе «мойкой» вены на шее и, потеряв много крови, пролежал без сознания столько времени, сколько понадобилось, чтобы сокамерники почувствовали неладное и выломали дверь («мойка» – это лезвие, извлекаемое арестантами из выдаваемой раз в неделю бритвы. Как бы внимательно «банщики» ни следили за тем, чтобы бритвы возвращались вместе с лезвиями; как бы тщательно ни искали лезвия на «шмонах» ответственные за обыск, «мойка» есть у каждого заключённого. Она используется не только в быту (все острые предметы, включая нож и ножницы, запрещены).
Главное назначение «мойки» – резать вены, когда человек оказывается перед неизбежным выбором, в котором пустить себе кровь – меньшее из зол. К примеру, если ты отказался от показаний, выбитых током, и в любую минуту ждёшь гостей из ЦПЭ, которые пытали тебя не для того, чтобы ты отказывался, то не иметь при себе «мойки» будет непростительно. Но было бы несправедливо не отметить, что со сменой руководства и чистками, имевшими место в СИЗО-1 Махачкалы, актуальность «мойки» в части её главного предназначения заметно поубавилась. Но «мойки» в любом случае всегда при нас.
Рому никто не пытал, ему никто не угрожал, на него никто не давил. Мне было приятно слышать, что за всё время нахождения в махачкалинском СИЗО он ни разу не сталкивался с негативом или отрицательным отношением – ни со стороны арестантов, ни со стороны сотрудников. А расстаться с жизнью он хотел по причине мучивших его угрызений совести, связанных с тем, что произошло на свободе. Думаю, прямой его вины в этом не было, но он её всё равно чувствует.
После того случая Рома уехал этапом и, покатавшись по российским тюрьмам, недавно вернулся в Махачкалу. К заключённым, которые когда-либо предпринимали попытку суицида, у сотрудников тюрьмы, как правило, особый подход. Таких обычно стараются подселить в камеру, в которой за ними присмотрят, в которой они найдут доброе отношение и моральную поддержку. В данном конкретном случае не менее важна была поддержка духовная и интеллектуальная. Показательно в этом плане, что Рому подняли в спецблок, к «террористам».
Когда я уже хотел было завершить скромный портрет, автор которого имеет столь скудные в области психологии познания, чтобы осмелиться рисовать характер такого непростого парня, как наш герой, то мне вдруг показалось, что я ошибочно представил его читателю человеком бездеятельным и ленивым, мечтателем, беды которого связаны с тем лишь, что он слишком много философствует. Виноват и спешу исправить свою досадную несправедливость.
На самом деле практического в Роме больше, чем философского. Если он не читает, то обязательно делает что-нибудь руками: шьёт одежду, мастерит предметы обихода, лепит из хлеба шахматы, жарит экзотическим способом курдюк, проводит химические опыты... Уверен, он был бы самым добросовестным работником на любом заводе.
Рома активно включился в спортивный досуг нашей камеры и участвует во всех соревнованиях. Если при первой нашей встрече он не мог подтянуться на турнике ни разу, то сейчас подтягивается десять раз.
Как и многие творческие люди, раньше Рома не интересовался политикой. Сейчас, в камере, вместе с художественными книгами он взахлёб читает и «Новую газету». Пока его любимый автор – Александр Генис. Но Рома внимательно почитывает и моих любимых авторов «Новой» – Михаила Прокофьева и Кирилла Мартынова.
В его взгляде появилась твёрдость, и, хоть и не растворилась грусть, я больше не переживаю, что когда-нибудь он вновь захочет наложить на себя руки.
02.07.2020
Из СИЗО-1 Махачкалы
- 883 просмотра