«Здесь кто-то таланты свои открывает. А кто-то в отчаянии вены вскрывает» – через махачкалинский следственный изолятор прошло много и первых, и вторых. Арестантку Раисат – автора длинного глубокого стихотворения с этими двумя строчками, творчество которой можно встретить на обложках тюремных книг – я бы отнёс к первой категории.
Именно в моей 41-й камере спецблока «Г» СИЗО-1 Махачкалы около двух лет провёл другой талантливый поэт – Зияутдин Дапаев, обвинённый в экстремизме за принадлежность к безобидной, я бы даже сказал, пацифистской группе последователей турецкого духовного наставника Саида Нурси. Зияутдин посвятил отдельные стихотворения практически каждому сотруднику СИЗО, начиная от экс-начальника Дауда Давыдова и заканчивая «постовым» Хасаном (по прозвищу Гладиатор), и зачитывал их на утренней проверке, задавая тему дня для всего централа.
Это моя 30-я заметка из СИЗО, но самый часто задаваемый вопрос по-прежнему не меняется: каково это – сидеть в тюрьме? Я бы мог постараться ответить на него так, чтобы читатель реально ощутил себя на шконке камеры спецблока, но решил отложить этот объёмный труд до лучших времён. Сегодня расскажу лишь о нескольких сторонах нашего быта, вдохновлявшего одних на стихи, а других – на то, чтобы незаметно извлечь лезвие из предоставляемой раз в неделю бритвы и перерезать себе вены.
95% времени мы проводим в камере длиной в шесть метров и шириной в четыре. Половину этой территории занимают: уборная (мы к ней вернёмся), четыре шконки (железные кровати) в два этажа, стол, две так называемые скамейки и пространство за «локалкой» – большой железной решёткой на всю ширину камеры и от пола до потолка.
«Открыть окно»
Роль «локалки» – не допустить нас к окнам: мы настолько опасны, что можем выломать их вместе с ещё тремя мощными железными решётками и выброситься с четвёртого этажа. Когда представитель Генпрокуратуры совершал свой исторический обход по нашему спецблоку, после которого наиболее одиозные сотрудники СИЗО отправились в камеры местного «Гуантанамо», он удивлённо спросил, как мы открываем окна. Надо было видеть в этот момент лицо сопровождавшего прокурора дежурного Альберта (адвокаты прозвали его Святой, но в централе об этом пока никто не знает). Обычно весёлый и находчивый майор в этот раз отправил душу в пятки и безмолвно наблюдал за нашим практическим ответом: я схватил полную двухлитровую баклажку, просунул руку через «локалку» и с силой бросил бутылку в основание окна. Прокурор молча сделал пометку в своём блокноте.
«Выйти на ‘‘мокрую’’»
Одна из важнейших ценностей заключённых любой тюрьмы – возможность общаться между собой. Есть различные варианты соответствующих коммуникаций. Первый – вентиляционная система. На местном жаргоне это называется «выйти на воздух». Из плюсов данного варианта – возможность передать информацию сразу в несколько камер. Из минусов – информация доходит до «постового», который может составить рапорт. Особенно если «постовой» – Эльдар. Второй вариант – «выйти на мокрую» – открутить гофрированный шланг под раковиной. Из плюсов – относительная защищённость от «постового». Из минусов – плохая слышимость. Третий вариант – самый популярный – это так называемые «дороги». Здесь связь между камерами: вверх, вниз, вправо, влево – «налаживается» (это тоже термин) посредством длинных верёвок, называемых в обиходе «конями», которые плетут из носков.
По «дорогам» арестанты «толкают» письменные сообщения, оформленные на местном жаргоне, а также «груза» различного формата, осуществляя трансферы самых разных активов, начиная от кофе и заканчивая курдюком. В спецблоке третий вариант не работает, поскольку мы отрезаны от внешнего мира колючей проволокой, преграждающей путь «коням». Исследовать эту индустрию на практике я успел за первые две недели, которые провёл в карантине.
Честно говоря, мне мало интересно межкамерное общение, и сам я участвовал в нём однажды, когда один из арестантов с другого конца спецблока хотел отправить мне сообщение. Получилось забавно. Сначала он продиктовал его по «мокрой» в нижнюю камеру, затем письмо по «дорогам» отправили в камеру под нами и ещё раз продиктовали (уже мне) по «мокрой». В письме исчезли знаки препинания, а смысл подвергся сильному искажению.
«Зажечь фитиль»
То, что я назвал выше уборной, это на самом деле заборчик с дверцей чуть выше пояса. То есть туалет у нас сверху открыт. Если читатель не понял о чём речь, я поясню: когда кто-то из нас желает справить нужду, соответствующие звуки и запахи становятся достоянием сокамерников.
Чтобы перебить запах, здесь принято поджигать заранее изготовленный из туалетной бумаги «фитиль». Благо камера хорошо проветривается. Для перебивания звуков тоже есть различные приёмы, описание которых я, с позволения читателя, опущу.
Открытые туалеты наличествуют только в некоторых камерах исключительно спецблока. Из примерно 150 камер СИЗО таких всего шесть. Смысл открытого туалета заключается в риске возможности суицида со стороны самых опасных преступников, например, осуждённых на пожизненный срок. Поэтому, чтобы Абдулмумин Гаджиев не вздумал повеситься в уборной, за ним по видеокамере пристально следят бдительные операторы: Анжела, Патя, Зарема и З. Велиханова. Правда, они уверяют, что в уборной по камере видно только голову моющего руки арестанта. Лично я этим девушкам верю. А что мне остаётся?
«Заключение»
«Но все мы когда-нибудь вернёмся домой из этой тюрьмы, что зовётся страной» – так заканчивается стихотворение Раисат. Понять эти слова можно по-разному. Я надеюсь, у неё всё хорошо. Как и у Зияутдина Дапаева. Кстати, мне обещали его сборник.
P. S. Не стал утомлять читателя описанием нашей уборки (важнее чистоты и гигиены здесь только приобретение знаний), приготовления пищи (в камере есть искусный повар, в распоряжении которого имеются ведро и кипятильник), чтения и обсуждения книг и т. д. Правильно сделал? ]§[
23 января 2020 г.
Из СИЗО-1 г. Махачкалы
- 28 просмотров