[ Так где же он, обещанный памятник? ]

Надпись на втором памятнике Даниялову гласит, что он установлен от имени дагестанского народа, хотя в действительности вопрос о памятнике решался в очень узком кругу официальных лиц. По этой причине не было и общественной оценки проекта, и готовой модели памятника. Результаты не замедлили сказаться: памятник оказался выполненным на низком художественном уровне. Невольно возникают вопросы: как мог художественный совет принять такую работу, и почему не был объявлен конкурс? Но это лишь одна сторона вопроса. Есть и другая: Даниялов в разгар репрессий 30-х годов, публично называя «врагов народа» «фашистскими прихвостнями и буржуазными националистами», стремительно взлетел вверх по административной лестнице, а после XXII съезда КПСС, уповая на короткую память людей, также публично заявил, что без слёз нельзя читать жалобы этих безвинно погибших, несчастных людей. При этом он восклицал: «Каких только ни было против них обвинений! Их называли фашистскими прихвостнями и буржуазными националистами!..»

Приведу другой пример, характеризующий Даниялова как ярого националиста. В 60-х годах, публично покаявшись и отмежевавшись от того, что он говорил и писал о Шамиле в 1950 г., стал всячески его возносить и даже решил установить вокруг памятника Ленину на центральной площади Махачкалы скульптурные фигуры Шамиля, Хаджи-Мурата с сыном, Махача Дахадаева и Сулеймана Стальского. В случае осуществления этого проекта, одобренного и утверждённого местными властями, демонстранты, ежегодно в праздничные дни проходившие по площади, вынуждены были бы отдавать воинские и гражданские почести двум вождям, представляющим две взаимоисключающие идеологии – марксизм-ленинизм и ислам. Крайняя нелепость замысла была более чем очевидной, в связи с чем я вынужден был обратиться в ЦК КПСС за разъяснением столь странного явления. Из ЦК КПСС тотчас же последовал запрет на установку таких статуй.

О Даниялове можно говорить долго, раскрывая его истинное нутро, но это уже будет другая тема для беседы, а пока вернёмся к заметке, с которой я начал свою статью.

Вот что далее сообщает автор заметки о своей беседе со скульптором Магомедали Алиевым: «На вопрос, кто из руководителей будет увековечен следующим, Алиев не ответил, сказав, что это секрет. Но если следовать логике заказчиков, это должен быть Азиз Алиев».

При такой секретности не исключено, что в Махачкале может неожиданно возникнуть памятник ещё одному бывшему первому секретарю Дагобкома ВКП (б) Азизу Алиеву – верному ставленнику небезызвестного Багирова.

 

Багировщина

«Летом 1942 года Багиров приезжал в Махачкалу. А через некоторое время был освобождён от должности первого секретаря Линкун, и в Дагестане ключевые посты заняли 26 бакинских комиссаров. С первых же дней работы все они, за исключением Азиза Алиева, стали вести себя подчёркнуто высокомерно. Особенно выделялся второй секретарь обкома Агабабов, охотно занимавшийся перетасовкой кадров. Да и его сподвижники вели себя как наместники неведомого монарха. Конечно же, на полную поддержку Багирова рассчитывали его клевреты. При том они откровенно кичились тем, что посланы в Дагестан специальным решением ЦК ВКП(б) для “наведения порядка”». (Шахрудин Шамхалов. Судьба Дагестана стала моей судьбой. Заговорщики, «Дагправда», № 190, 24 сентября 1994 г.)

Шахрудин Шамхалов несколько лет работал на высоких постах под началом багировской команды, прибывшей вместе с Алиевым из Азербайджана, и поэтому он хорошо знал, что она из себя представляла.

«27 апреля 1998 года в республике были проведены юбилейные торжества, посвящённые 100-летию со дня рождения Азиза Алиева, возглавлявшего с 1942 по 1948 годы Дагобком партии.

В перерыве перед концертом несколько участников собрания выразили своё сожаление о происходящем. Наиболее ясно высказал своё мнение представитель властных структур среднего звена:

“...Как же можно называть Азиза Алиева выдающимся дагестанским деятелем?! Что Азиз Алиев сделал выдающегося? Построил себе личную дачу за счёт государства, используя труд заключённых, и это когда республика задыхалась в финансовых тисках. Кстати, для строительства дачи он отхватил огромную территорию.

Утверждение, что именно Азиз Алиев спас дагестанский народ от выселения в Павлодарскую область Казахстана, мягко говоря, далеко отстоит от правды. Негоже нам, дагестанцам, выставлять себя на посмешище, восхваляя человека, который, по меньшей мере, творил не только добро.

«...Тысячи надгробных плит с кладбищ Кяхулая и Тарков были использованы в качестве строительного материала в Махачкале. Что такого светлого для верующих мусульман Дагестана сделал коммунист Азиз Алиев? И последнее. В конце декабря 1948 года Азиз Алиев, как сказано в официальных документах, был направлен в Москву на учёбу. Интересно, чему должен был учиться далеко не молодой уже человек, доктор наук, руководитель республиканской партийной организации? Фактически это была форма ссылки, то есть работа Азиза Алиева была оценена неудовлетворительно“».

В 1947 году мне пришлось скульптурно оформлять дачу Азиза Алиева, и я видел, как сотни политзаключённых строили её.

До революции в Дагестане ни один хан, князь, султан или же шамхал не имел такой дачи.

Как всё это выглядело в моральном плане на фоне всеобщего обнищания, карточной системы и огромной массы голодных людей, понять нетрудно. Наряду с Абдурахманом Данияловым и Азизом Алиевым, следовало бы сказать и о Нажмудине Самурском, оставившем после себя страшный кровавый след не только в Астрахани, но и в Дагестане.

 

Беспредел

Являясь руководителем политотдела XI Красной Армии, Самурский был причастен к астраханским событиям 1919 года, потрясшим всю Европу – расстрелу десяти тысяч рабочих – на митинге, на котором они мирно обсуждали своё очень тяжёлое материальное положение.

Без прямого указания партийного руководства Астрахани, а также политотдела ХI армии такая расправа над рабочими была бы просто невозможной.

После того, как была получена телеграмма Троцкого, оставшихся в живых 2500 рабочих, взятых в «плен», утопили в Волге, Самурский не порвал с преступным большевистским руководством и не осудил его действия. Чудовищная расправа над безоружными рабочими вызвала восстание в Астрахани. Тогда «В защиту Советской власти выступила XI армия. Её командиры и политические работники, в том числе Самурский, развернули активную деятельность по разгрому восстания. Несколько дней продолжалась кровопролитная война. Когда решался вопрос о создании «тройки» для ликвидации главарей повстанцев, попавших в руки революционных сил, С. Киров включил в неё, наряду с военкомом губернии П. Чугуновым, военным комендантом города С. Шарским, также начальника политической инспектуры XI армии Самурского. Более недели «тройка» судила и обезвреживала врагов трудового народа.

Беспощадность к контрреволюционерам ещё больше повысила авторитет

дагестанца в военных, партийных и советских кругах Астрахани» (Ахед Агаев, Нажмудин Самурский, Махачкала, Дагкнигоиздат, 1990 г., с. 79).

Поэтому далеко не случайно в 1919 году (как и в 1937-м) Самурский был включён в судебную «тройку», выносившую решения о расстреле неблагонадёжных, с точки зрения большевистской верхушки, граждан. Заполучив власть в Дагестане и возглавив «тройку» (в неё входили Самурский, Ломоносов и Шиперов), он стал вовсю раскручивать маховик репрессий.

Указания Сталина были таковы: «Тройки выносят приговоры, являющиеся окончательными». В оперативном приказе НКВД СССР 0047 от 30 июня 1937 года говорилось, что расстрелы производятся по указанию председателей «троек» «с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение».

В 1937 году на XIV областной партконференции в своём отчётном докладе Н. Самурский сказал: «Я категорически должен заявить, что многих врагов народа разоблачал Дагестанский комитет партии и лично я в 1935–36–37 годах» (Репрессии 30-х годов в Дагестане, Махачкала, изд-во «Юпитер», 1997 г., с. 226, документ 49).

Убедительнейшим доказательством того, что именно партийные органы занимались планированием арестов и репрессий, является не только людоедская просьба первого секретаря Дагобкома ВКП (б) Самурского об увеличении лимита на отстрел дагестанцев, но и следующий ответ Сталина: «Выписка из протокола 54 заседания Политбюро ЦК ВКП (б).

26 сентября 1937 г., строго секретно. Тов. Ежову, Дагобком. Об антисоветских элементах.

(Политбюро от 10 июля 1937 г., протокол 51, п. 206-2).

Утвердить предложение Дагобкома ВКП (б) об увеличении количества репрессированных по Дагестану по первой категории – до 1200 человек и по второй категории – до 3300 человек. Секретарь ЦК Сталин» (там же, с. 278, документ 72).

Этот кровавый след, оставленный Самурским в истории Дагестана, будет далеко не полным, если не упомянуть о расстреле в феврале 1921 года жителей селения Геничутль, Хунзахского района. Самурский имел непосредственное отношение к этой трагедии. Тогда, несмотря на одинаково мирное отношение аульчан как к белым, так и к красным, мужское население села (в том числе подростки и старики) было уничтожено, а женщинам и детям было приказано покинуть село, взять же с собой ничего не разрешили. По сути, людей выгнали на сильный мороз, от чего некоторые из них тяжело заболели и умерли.

Разве мог бы командующий ударной группой XI Красной Армии Тодорский решиться на эту чудовищную акцию, если бы на то не было благословения политического комиссара Самурского, осуществлявшего контроль за действиями воинских частей в Нагорном Дагестане.

Вот уже 88 лет, как произошло это чудовищное преступление, а памятника жертвам большевистского террора в Геничутле до сих пор нет, нет памятника и многочисленным жертвам 1936–38 годов, но зато в Дагестане установлены два памятника Самурскому и 150 памятников Ленину. Летом 2008 года в Махачкале неожиданно был открыт большой памятник бывшему первому секретарю Дагобкома КПСС Умаханову, в бытность которого был арестован и осуждён Вазиф Мейланов, выступивший в защиту академика Сахарова.

 

Как бы не аукнулось...

Вместо неоднократно обещанного властями памятника жертвам политических репрессий в столице республики ставятся памятники тем столпам, на которые опирался преступный большевистский режим.

Память о советском прошлом слишком важна для нынешнего поколения. Это прошлое мёртвой хваткой держит многих из нас за горло. Замалчивание прошлого создаёт серьёзные преграды для очищения. Путь к очищению лежит через осознание всего того, что было пережито народами страны.

После развала СССР и растаскивания его коммунистическим руководством по национальным квартирам на местах массовых захоронений стали устанавливать мемориалы, обелиски, камни (например, Соловецкий камень на Лубянской площади в Москве), а также огромные деревянные кресты.

Вся страна видела по телевидению, как 30 октября 2007 года к одному из таких крестов возложил венок президент Путин и преклонил колено. Перекрестившись, глава государства произнёс проникновенную речь.

В этот день Россия отмечала День памяти жертв политических репрессий.

«У Соловецкого камня на Лубянской площади в Москве прошла траурная акция общества «Мемориал». Акция «Возвращение имён» продолжалась до позднего вечера. Траурные митинги прошли во многих городах страны».

Хотелось бы отметить этот День и в Махачкале возложением цветов к памятнику жертвам политических репрессий, но его, к великому сожалению, не оказалось в городе и на этот раз. Высокопоставленные дагестанские чиновники не считают нужным установить его, хотя на словах они приветствуют и поддерживают такие инициативы. Приведу пример.

В 2003 году сотрудники Центрального государственного архива РД «обратились к главе администрации Махачкалы Саиду Амирову с предложением воздать должное репрессированным и установить памятник репрессированным в Дагестане, он отнёсся с должным пониманием и поддержал инициативу» («Дагправда», 26 сентября 2003 г., статья «Думая о будущем, сохраним прошлое»). Как видим, столичный мэр на словах поддержать -то поддержал инициативу снизу, но реально ничего не сделал.

Если мы забудем о жертвах большевистского террора, проклятие падёт на наши головы и аукнется на судьбах потомков.