Кам представляет на суд непросветлённого читателя Коан (от кит. «гунъань» – обычно притча, рассказывающая о достижении просветления какими-либо историческими личностями, специфическое явление буддизма, основной его задачей является пробудить ум слушающего для просветления). Непосвящённому читателю коаны покажутся запутанными и даже парадоксальными, однако они широко распространены в практике дзен-буддизма.
А Мураками ест руками. Правда-правда. Заходит он эдак важно в какой-нибудь ресторан и говорит:
– А нельзя ли у вас отведать всякой всячины?
По-японски говорит, потому как ресторан в Японии, да и сам он, как оказалось, японец.
– Конечно, – материализуется прыткий официант, – именно у нас, – говорит, – этой самой всякой всячины пруд пруди. Вам, – говорит, – какую?
Улыбается тогда Мураками, урчит довольно, чешет себе передними лапками лиловое брюшко. И столько мудрости в этом плотоядном оскале, столько творческого потенциала, что шеф-повар, осознав величие человека, которого ему придётся кормить, немедленно делает себе сеппуку (традиционное в некоторых кругах Японии разрезание живота), дабы предложить гостю собственную печень.
А Мураками будто и не видит ничего, да оно и понятно, ему ли, обладающему столь могучим воображением, бояться крови и человеческой глупости.
– Несите, – говорит, – мне дюжину всяких всячин и немедленно, ибо я голоден.
А они уже и несут. У них это дело ещё со вчера под колпаком на батареях припрятано, вдруг кто есть захочет, ресторан всё-таки. А он как рыкнет на них звериным рыком, чтоб от стола отскочили, глянет вокруг страшенным глазом, не ест руками Мураками. Вот честное слово.
С одной стороны, можно было бы и остановиться на этом подозрительном факте. То есть, даже не остановиться, потому как это противоестественно всей нашей природе, которая в принципе и не природа, но, с лёгкой руки полемизирующих психологов, определяется именно так и выражает некие глубинные и первичные функции нашего «Я». Ничуть, впрочем, по этому поводу не переживающего, кроме разве что тех самых несчастных случаев, которые и послужили появлению такой сложной науки, как психология.
Но с другой стороны, которая априори противоположна, но необходима ввиду непременной дуалистичности всего...
Подул ветер. То есть не то чтобы именно ветер и непременно подул, и в сущности даже не в этом суть, потому как, согласитесь, ветер явление обычное, даже если и дует, и никакой смысловой нагрузки в себе не несёт, а несёт в основном жухлую листву и обрывки газет, которые уже, конечно, могут иметь некоторую смысловую нагрузку, но не имеющую к данному повествованию никакого отношения.
Так вот, с той самой стороны, откуда ветер дует, можно и не останавливаться ни на секунду и ни в чём и достичь, наконец, некоторой ступени частного и общественного развития, издалека выглядевшей как абсолют, но в последствии оказавшейся абсолютным стремлением. И именно тут, подавив, подобно Самсону, льва сомнений, продолжу повествование, тем более что теперь оно, возможно, приобретёт некоторый более глубокий смысл.
Пока господин Мураками (именно господин, ибо самурайское прошлое его предков закрепило его на довольно разрекламированных правах японского социального бытия) сосредоточенно и самоотверженно поглощал продукты, необходимые для жизнедеятельности, требуемые ему в больших количествах. Ведь ни для кого давно не секрет, что господин Мураками писатель, а писательская деятельность требует усиленной работы ума, подкреплённой усиленным питанием. Так вот, в тот самый момент, когда он переходил от заморенных в чесночном соусе лапок осьминогов с лангустами к жареным лягушачьим сердцам с цветной капустой и пчелиными брюшками, а на кухне уже, сочно брызжа маслом, на сковороде шкворчала деликатесная печень шеф-повара, в этот самый умиротворённо пищеварительный момент, тот самый ветер, который хоть и не несёт смысловой нагрузки, но, как выяснилось, оказался здесь неспроста, и, возможно, даже был в чём-то перстом божьим. А может, даже и не был, потому что, посудите сами, иногда это, конечно, и судьба, то есть абсолютно любое событие, произошедшее с вами, а иногда и банально, случайность, и ничего тут уже не попишешь, но в ресторан занесло ещё двоих.
То есть можно сказать, что и не двоих, а совсем наоборот, потому как второй ничего из себя не представлял, а был скорее полное ничто, ноль и пустота, так что можно было сказать, что и не было его вовсе. А может, его и не было, а зашла одна Рената Литвинова и как увидела, что Мураками обедает, так аж покраснела от удовольствия.
– Не предложите, – говорит, – даме разнообразных восточных кушаний, очень есть хочется?
Задумался тогда Мураками: если бы это мужик был или ещё какая малозначительная прослойка населения, то он, конечно, следуя старинному закону самурайского рода, должен был бы разрубить невежду, используя приём, именуемый «плащ монаха». Ещё в XI веке при правлении династии Бзз с горы Мзз спустился по малой нужде патриарх Шаткое Слово и наказал: «Ежели кто заплатил и хочет есть, а проходящий просит его или взглядом выражает желание, то надлежит быть смерти, потому как нормальному человеку есть не осталось прямо никакой возможности». После чего сытно поел и, оставив ещё с десяток важнейших догматов по поводу шмотья, питья и женщин, удалился в святые места.
Но в век технического прогресса зарубить женщину за порцию крабового салата с поросячьими копытцами могут рассмотреть совсем в другом ракурсе, тем более что старые ценности уходят, а печень повара ещё не принесли.
– Садитесь, – не очень радостно сказал Мураками.
– Ой, спасибо, спасибо, это так стильно, так по-восточному, взять и предложить женщине деликатесную печень шеф-повара.
У Мураками зачесалось в районе меча, за спиной. «Знает сволочь. А теперь не убьёшь, теперь гость, сам же пригласил сесть».
– Вы, – говорит, – Россия, замечательная страна, и жить у вас одно удовольствие, потому как нет у вас никаких догматов морали и воспитания. Подобно детям, живёте легко и непринуждённо, потому, вроде, и бардак у вас в стране, а вы всё по японским ресторанам шаркаете. Нет у вас никакой культуры.
– Помилуйте, как это нет, а Достоевский с Растроповичем? – у Ренаты аж филе мангуста изо рта выпало, скривилась вся в декоративном ужасе, руками машет. Может, сама крякнется, задумался Мураками. Девушка она нежная. А вслух:
– Да вы не волнуйтесь так, не надо, давно наукой доказано, что от волнения аппетит поднимается.
А Рената пуще прежнего разошлась. Сволочь вы, говорит, Мураками, и литература ваша мерзкая не несёт в себе ничего, кроме животного желания брюхо набить, не выходя за пределы японских традиций. А там что: долг и смерть, да ещё и объединённые в одно понятие гири, что по-нашему значит груз. И любой братан с Химок разведёт, что это фуфло. И как размахнётся, да как даст дамской сумочкой по голове, да так, что у Мураками случился полный Дзен. ]§[
- 2 просмотра