Даосская прелюдия «Страшнее кошки зверя нет», – изрёк Учитель, в задумчивости теребя свою жидкую бородку. Отдельные длинные её пряди он накручивал на палец, будто собираясь выдернуть их напрочь; чуть помедлив, он распускал волосяное колечко и надолго замолкал.
Ученик, сидевший поблизости, старательно записывал всё сказанное наставником в специальную тетрадку. За один только сегодняшний день там появилось множество фраз, преисполненных Небесной мудрости. Помимо упоминания о кошке, среди них были и следующие: «Маленький червяк большую щуку убивает»; «Стебелёк бамбука – даром что тонок – скалы могучие раздвигает»; «Подует ласковый апрельский ветерок, а Император уж чихает», и т. д. В тетрадке нашлось место многим существам и явлениям природы, и среди огромного их разнообразия Учитель выбирал те, что служили иллюстрацией представлений о неж- ности, слабости, податливости. Кисть ученика выводила причудливые иероглифы, обозначавшие виноградную улитку, младенца, куколку бабочки-шелкопряда, пуховую перину… А на закате сэнсэй после особенно продолжительной паузы молвил: «Вода камень точит». Пораженный этими словами, ученик разинул рот, и в него мгновенно залетел овод. Насекомое, по-видимому, застряло в дыхательном горле, так как юноша закашлялся, судорожно хватаясь за шею, затем по его телу прокатилась крупная дрожь, после чего он умер. Сальвадор Дали
Как известно, у великого художника был младший брат, которого, как это ни странно, тоже звали Сальвадором Дали. Этот последний умер от менингита примерно за девять месяцев до рождения будущего гения, хотя сам художник в своей «Тайной жизни» предлагает иную хронологию событий. Но это не суть важно.
«Мой брат, – пишет Дали, – оказался всего лишь первой попыткой создать меня самого, но, увы, попыткой, предпринятой на чрезмерно далёких, недосягаемых высотах абсолюта. Мой брат обладал одной из тех непроницаемых и действующих только в одну сторону форм интеллекта, которые неспособны отражать действительность и обречены дотла сгореть в соб- ственном пламени. Я же был и являюсь личностью всесторонне извращённой, запоздалой в развитии и анархистствующей. Всё оказывало на меня влияние, но ничто меня не изменяло. Я был гибок, трусоват и податлив. Я представлял собой ту форму материи, что в отличие от её совершенных, хрупких в своей идеальности образцов, переливается, заполняя собою все ниши, так на свой лад противясь гнёту и обретая в итоге форму, свой неповторимый облик».
Слабость, старость и роскошь – этот трой- ственный императив, подспудно сформировавшийся в мозгу Дали-ребёнка, впоследствии реализовался в блестящей клоунско-царственной карьере. И на излёте жизни он оставался верен ему. «Я ведь в глубине души трус, – повторно признался художник. – И не исключено, что когда ко мне придёт смерть, я скажу ей: «Присядьте, отдохните! К чему торопиться? Может быть, выпьем шампанского?» ]§[