Поскольку мозг наш склонен воспринимать привычное как вечное, то все трансформации наблюдаемой реальности он либо игнорирует, либо интерпретирует в русле уже привычного. Если вы привыкли всюду видеть авторитаризм, то любые изменения будут для вас «усилением авторитаризма», или «дальнейшей концентрацией власти», или «приближением к распаду». Вас не удивит, что концентрация власти приводит к появлению конкурирующих центров принятия решений, авторитарные тенденции совершенно там же, где были год и два года назад, интернет до сих пор не закрыли, а распад, коллапс и крах рубля все никак не наступают.
Если вы придерживаетесь другого края публично-политической платформы, то у вас в новостной хронике будут нескончаемые победы России на внешнеполитических фронтах, усиление ее влияния в мире, тенденции к промышленному росту и успехи импортозамещения. То, что все внешнеполитические победы пока не принесли даже точечного ослабления санкционного режима, «пророссийские кандидаты», побеждающие на всех выборах, не проявляют свою русофилию ничем, кроме туманных разговоров в адаптированном переводе RT, усиление глобального влияния манифестируется в основном ростом расходов и дальнейшим списыванием долгов тем, кто вполне в состоянии их платить (последние примеры – Куба и Монголия), а промышленный рост удается демонстрировать, только сравнивая один месяц с другим, но никак не уходящий год с предыдущим, тоже никак не смутит вашего душевного покоя, потому что не влезет в вашу картину мира.
Если представить себе вселенную, где социально-политические тенденции были бы новостными заголовками, то в России главных новостей-2016 было бы две: для политической системы – снижение управляемости, для социума – изменение общественного запроса. Для Европы и США главная новость-2016 – демократизация, расширение политического участия за счет ранее искусственно маргинализовывавшихся социальных страт и групп интересов и последующая мирная коррекция курса.
Снижение управляемости, которое можно еще назвать постепенной децентрализацией, было ожидаемым и неизбежным следствием сужения объемов той ренты, распределение которой есть базовый механизм функционирования режимов российского типа. В условиях обилия доходов, которые центральная власть распределяет, все конфликты внутри властвующей бюрократии легко разрешаемы. Как только ресурсная база оскудевает, наступает этап войны всех против всех, в которой функция верховной власти – поддерживать по мере сил хрупкий динамический баланс. И исполнение этой функции становится все сложнее и сложнее.
В уходящем году силовые кланы съедали друг друга и подвернувшихся под руку гражданских акторов, силовые ведомства боролись за выживание, статус и бюджеты, и все это происходило, как никогда, публично. Глава Следственного комитета публиковал в центральной печати программные статьи, боролся за сохранение своего ведомства, лишился своего главного герольда, глашатая и знаменосца и сам чудом удержался на посту.
Как начало выясняться к концу года, одной из причин этого стала излишняя публичность обысков у главы Федеральной таможенной службы, уважаемого, в сущности, человека, который, кажется, ни в чем не виноват. Новая силовая сверхструктура – национальная гвардия – формировалась de jure и испытывала большие трудности с формированием de facto. Департаменты ФСБ сражались между собой, обменивались руководителями и совместно побеждали конкурентов из МВД и СК. Государственные и окологосударственные коммерческие компании сошлись в смертельной схватке за актив, служба безопасности одной из них задержала федерального министра. В 90-е такие вещи назывались олигархическими войнами, но сейчас этот термин подзабыли, и во всем предлагается видеть – на выбор – усиление репрессий, войну с коррупцией или даже «переход от брежневских к сталинским методам кадровой политики» (seriously?).
За скудеющий бюджет боролись и субъекты Федерации – кто слезами, кто угрозами, кто митингами, кто постами в инстаграмме. Еще один яркий признак децентрализации – все более манифестные различия между регионами как в уровне доходов, так и в политической культуре. Выразительнее всего это проявилось в ходе парламентской избирательной кампании, когда часть субъектов – в основном среднерусские регионы и городские территории – послушались кремлевских установок на «прозрачную конкурентную кампанию», под которой подразумевалось «давайте проведем эти выборы с чуть большим внешним приличием, чем в 2011 г.», и получили сверхнизкую явку с низким результатом «Единой России», а другая часть – преимущественно национальные республики – решили эти московские разговоры проигнорировать, провели кампанию привычными методами и получили в результате больше мандатов в новой Думе.
Публично эта жутковатая для федерального центра ситуация («за нас не голосует Центральная Россия и города, зато нам рисуют явку и результаты те, кто потом дорого просит за свои услуги») интерпретировалась то как «убедительная победа «Единой России», то как «провал оппозиции» (какой оппозиции?). Много места занимали подсчеты «конституционного большинства», хотя опыт предыдущих созывов должен был убедить наблюдателей, что никакой связи между изменениями Конституции и наличием или отсутствием 300 голосов у любой из фракций не существует.
Сама новая Дума с первых дней своей работы стала демонстрировать повышенные амбиции и желание не быть объектом кремлевского кураторства, а курировать сама себя. Это довольно хорошо изученное политической наукой явление «спящих институтов» в имитационных автократиях: в условиях стабильности они охотно играют декоративную роль, но как только скелет режима начинает деформироваться, наливаются внезапной жизнью, пользуясь тем, что законные полномочия их обычно довольно обширны (они писались тогда, когда считалось, что это ничего не значит, а все решают понятия и обычаи – но понятия и обычаи меняются). Пока публичных интерпретаций происходящего слышно две: «новое руководство дисциплинирует депутатов» (говорят это обычно те же самые люди, которые называли все предыдущие созывы полностью подконтрольными) и «это просто новый спикер такой амбициозный». Как показывает политическая история, как только какому-либо институту или региону пришла пора усилиться, ему немедленно находится амбициозный руководитель, даже если все предыдущие были совершенно неамбициозные и спали на ходу.
Но верно и обратное: кому время тлеть, а не цвести, у того начинаются необъяснимые странности с управлением. Со сменой руководства и перестройкой своего политического блока заметно ослабела администрация президента, которую долгие предыдущие годы привыкли считать воплощением всего земного могущества. Внутри нее идет конкуренция подразделений и заместителей за сферы влияния, а ее монополия на управление внутриполитическим пространством теперь оспаривается и Думой, и Совбезом, и отдельными подразделениями ФСБ, и даже некоторыми экспертными центрами. Хочешь быть красивым – поступи в гусары, хочешь быть эффективным и загадочным политическим менеджером – займи административную должность в период высоких цен на нефть. При иной экономической конъюнктуре все управленческие задачи внезапно осложняются.
Экономическая конъюнктура, продолжающийся спад реальных располагаемых доходов граждан – тот фон, на котором разворачивается вторая скрытая драма последних лет, постепенная трансформация общественных настроений и изменение общественного запроса. Под псевдонимом «милитаристского угара» или «посткрымского консенсуса» (в зависимости от того, каких вкусов вы придерживаетесь) скрываются фиксируемые даже нашим несовершенным опросным инструментарием настроения, варьирующиеся от тревожных до депрессивных, глубокое разочарование в политических институтах и политических элитах и запрос на справедливость, не находящий выхода. Этот набор удивительно напоминает те социальные запросы, которые привели к Brexit, победе Трампа и высоким процентам изоляционистских партий с антиэлитистской повесткой в Европе. Только нашим гражданам недоступны ни выборы, ни референдумы.
У нас слабо понимают, что выбрать из кандидатов двух системных партий одного и из двух представленных на референдуме вопросов один, а потом шумно и безопасно сокрушаться по поводу «революционных результатов» в легальной прессе – это и есть мир и стабильность, даруемые демократией.
В отсутствие таких стабилизирующих механизмов остается развлекаться деловой игрой для вице-губернаторов «как обеспечить 70%-ную явку избирателей, которые не хотят голосовать, и 70%-ный результат за кандидата, точного имени которого никто не знает». А в промежутках наблюдать бурную общественную реакцию на самовыдвижение другого кандидата, у которого нет никаких осязаемых шансов не то что выиграть выборы, но даже зарегистрироваться на них. Но подавленный запрос на альтернативное будущее – да вообще на любой сценарий будущего, кроме «день прошел, и к смерти ближе», – так велик, что люди готовы есть мел и штукатурку – причем даже воображаемый мел и гипотетическую штукатурку.
Автор – политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС
Источник: http://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2016/12/29/671650-tendentsii-novostyami
- 5 просмотров