[ Театр для двоих ]

 

Байсолтан Осаев

 

Образование: Грузинский государственный театральный институт им. Шота Руставели, факультет музыкальной комедии. Заслуженный артист России, заместитель председателя Cоюза театральных деятелей РД.

– Я бы сказал – да. В перестроечные годы из-за нехватки финансирования и внимания к театрам мы вынуждены были ставить, грубо говоря, дешёвые спектакли, чтобы зритель не отвернулся от театра. И в этом тоже, я считаю, ничего плохого не было – потому что, не дай Бог, если зритель уйдёт из театра, – это конец. Но сейчас мне бы очень хотелось, чтобы в нашем театре шли масштабные спектакли и к нам приходил думающий зритель.

 – В чьих руках судьба национального театра?

– В зрительских. Сейчас усиленно муссируется тема: нужны ли газеты на национальных языках, нужны ли театры. Конечно, нужны! Ведь в Кумыкский театр приходят сейчас не только кумыки – и мы этим гордимся. Если люди будут посещать наши спектакли, то тогда никто ничего с театром не сделает!

– По долгу службы для меня обязательным является посещение всех спектаклей, отслеживание уровня постановок, театрального мастерства. Хожу, смотрю. Иногда разочаровываюсь в том, что творят мои коллеги, но в основном все театры сегодня очень направленно, в одном русле работают.

– Только поднимать! Если театр пошёл на по-

воду у зрителя – это уже не театр. Воспитание

вкуса – самое главное предназначение театра.

– Нет никакой дилеммы. Если это интересно и хорошо написано – то это будет жить.

– Из драматургов? В первую очередь, Чехов. Но кумыкская сцена не воспринимает его. Мы всё равно свою кавказскую натуру показываем в этих спектаклях, уходя от первоначального Чехова. А из современных драматургов – мой близкий друг Атав Атаев. У него есть совершенно замечательное произведение «Кресло», которое, к сожалению, осталось без внимания.

– Да. Я до сих пор не перегорел пьесой турецкого автора Офаз-Оглу «Безумный Ибрагим», которая поставлена во многих европейских странах. Эта пьеса была и остаётся очень актуальной, потому что в ней говорится о жажде власти и обо всём, что человек теряет в погоне за этой властью. Эта пьеса – моя очень большая мечта.

– Абсолютно! Каждое слово, сказанное со сцены, должно быть отточено, обдумано, иметь свою направленность.

– Я жалею, что по своей специальности, как актёр оперетты, не сумел в полной мере реализоваться, хотя у меня были музыкальные спектакли: и в «Аршин Мал Алане» я сыграл Аскера, и в дипломных спектаклях играл. Но театр музыкальной комедии, который когда-то задумывался в Дагестане, так и не создали. И я очень об этом жалею. Всю жизнь во мне боролись два начала – драматическое и музыкальное.

– И то и другое, но в разных весовых категориях. Режиссёр должен диктовать свою позицию только в том случае, когда сам понимает, чего он хочет.

– А искусства без политики и политики без искусства не бывает. Я помню годы учёбы в Тбилиси, которые совпали со временем работы Роберта Стуруа в Тбилисском театре, где блистала ещё молодая Софико Чиаурели. Каждый спектакль этого театра был настоящим событием. И вся республика знала, что будет ставить Стуруа, ждала. И никакого вмешательства со стороны властей не было. Потому что это был Стуруа! Я считаю, что голую политику со сцены диктовать нельзя, но идеология в театре должна присутствовать обязательно.

– В Кумыкском театре, однозначно, – оба этих жанра! Только не драма. Потому что наш зритель любит или хорошо посмеяться или хорошо поплакать. Две крайности.

– Конечно, актёр. Каждый должен заниматься своим делом.

 
«Аршин Мал Алан» по пьесе Узеира Гаджибекова

 

 

 

«Отравленная туника» по пьесе Николая Гумилёва

Рабиат Осаева-
Аджикамалова

 

Образование: Российская Академия театрального искусства, факультет режиссуры драмы; ДГУ, факультет культуры, актёрское отделение.

– Да. Однозначно. Театр – не массовое искусство. Это в советские времена, когда ещё не так, как сейчас, были развиты средства массовой информации, театр выступал как некий стратегический объект. Существовал даже термин такой – театр трибуны, где можно было людям что-то донести, объяснить. А сегодня театр стал более элитарным.

– Был такой период не только в театре – в кино, в музеях – период застоя. Сейчас… Не знаю. А по каким критериям следует мерить востребованность? По посещаемости? В Кумыкский театр зритель идёт хорошо.

– В наших. Тех, кто работает в Кумыкском театре, – начиная от работника сцены, заканчивая директором театра. Я глубоко убеждена, что, если не будет хорошей драматургии, хороших постановок, национальному театру грозит судьба неформального центра национальной культуры, где драматургии будет мало места. Наша задача – не допустить этого превращения.

– А что государство? Нет, конечно, тут есть момент дотаций, выделений средств на постановки. Но не оно же ставит спектакли, не оно их играет. Оно просто выделяет деньги. А будут люди ходить на эти спектакли или нет – от нас зависит.

– Конечно, классика. Потому что классика на то и классика, что на все времена. А драматургия наша почему-то очень сильно опаздывает всё время. У нас нет драматургов, которые пишут пьесы на злобу дня. Поэтому легче всего в классике находить отражение нашей сегодняшней жизни. Жизнь-то – она циклична, – как по синусоиде идёт. И во времена Шекспира происходило примерно то же самое. Просто ходы совершались разные.

– Мне нравится этот вопрос. Многие говорят о необходимости поднимать зрителя до своего уровня. А если говорить лично обо мне, ну какой у меня уж такой недостижимый уровень? Я считаю, что у моего народа уровень, или, выражаясь другими словами, мудрость гораздо большая, чем у меня. И я очень жалею, что знаю культуру своего народа не в той степени, в которой должна была бы знать. Просто нужно не то чтобы поднимать, а приучать людей к «вкусному». Я благодарна своему университетскому мастеру за то, что он пришёл однажды ко мне домой, посмотрел на мои книжки и сказал: вот это читай, а это не надо. С тех пор я так и делаю. Во всём.   

– Мне этот вопрос задавали на вступительных в ГИТИС. Я не думая ответила – Эрих Мария Ремарк, потому что на тот период это был мой любимый писатель. Сегодня я не могу сказать то же самое. Я очень люблю Фазиля Искандера, вот честно! В какой-то период я стала интересоваться кавказской литературой и обнаружила, что у нас очень мало авторов, которые пишут на исторические темы, серьёзные. Конечно, любовь – это тоже очень серьёзно, но есть какие-то социальные проблемы, которые у нас не раскрыты в полной мере.

– Конечно. Правда, раньше эта степень была больше. Но в связи с последними событиями в Русском театре, я думаю, всё-таки велика. Я не берусь рассуждать, хорошая это была постановка или нет, я не присутствовала на ней, тот ли это материал, который сегодня нужен, или нет, но резонанс мне нравится. Если это кого-то заставило задуматься, взбудоражило кого-то – очень хорошо.

– Я жалею о том, что наш зритель перестал думать. Но это уже тенденция, и это везде. Хотя вот со мной училась одна девушка – немка, режиссёр. Мы с ней вместе жили, и, когда я однажды начала перечислять всех известных мне германских исполнителей, она посмотрела на меня и сказала: «А знаешь, Рабиат, у нас их никто не слушает». То же самое я могу сказать и о театре. Мне бы очень хотелось, чтобы зритель был более избирательным. Хотя есть, как вы знаете, спектакли на кассу – какие-то бестселлеры, как тот же фильм «Титаник», но есть ещё и Эмир Кустурица.

– По-разному. Всегда по-разному. Есть разные коллективы, материалы, артисты. Есть артисты, которым вообще нельзя давать разговаривать, а есть артисты, которых надо похвалить: «Ты можешь, ты же умница». Артист же как ребёнок.

– Комедия! Больше, конечно, комедия, если из двух этих жанров выбирать, а вообще хочется, чтобы много разных других жанров было. Я очень люблю иронию. Во всём!

– Режиссёр. Актёрская профессия – это не то, чем бы я хотела заниматься.

– Что такое политика? Политика – это то, как мы будем жить завтра, чем мы будем жить. Я всё время возвращаюсь к Шекспиру, потому что считаю его самым объёмным драматургом из всех. Шекспир – это же про всё! Так вот он тоже писал на злобу дня. Сцена должна отражать нашу жизнь как увеличительное стекло: больше, ярче, зрелищнее.