[ Тот, благодаря кому… Вил Путерброт (1914–1990) ]

«Наш Вил Зиновьич», «вот при Виле Зиновьиче», «это была заслуга Вила Зиновьича»… Вообще-то его звали Моисеем. Моисей Зиновьевич Путерброт. Муж Анны Терентьевны, отец Эдика. А «Вил» – это «Владимир Ильич Ленин». Почему и как сын портного из Пятигорска поменял себе имя, мы уже вряд ли узнаем. По большому счёту, это уже и не важно. Важно то, что под этим именем человек вошёл в историю Дагестана, дагестанской культуры.

Он не был писателем, музыкантом, художником, учёным. Но был единственным в своём роде организатором, человеком, благодаря которому писатели, музыканты, художники могли заниматься творчеством. Наверное, правильнее всего будет назвать его Просветителем. И ещё – верным ленинцем – без тени иронии.

Он действительно им был. Даже когда его исключили из партии.  Для него расхожее выражение «партия сказала – надо, комсомол ответил – есть» было руководством к действию, образом жизни, если угодно. «Надо» – и комсомолец, выпускник Пятигорского педагогического техникума, молодой журналист, едет в Дагестан, чтобы стать редактором газеты «Комсомолец Дагестана». На дворе 1935 год, разгар кампании по борьбе с мракобесием и неграмотностью. Вил Зиновьевич становится также помощником Нажмудина Самурского. Со страниц газеты, в публичных выступлениях (ко всему прочему он был замечательным оратором) он вёл агитационную работу, помогал организовывать клубы, читал лекции. Правда, недоброжелатели говорили, что редактор слишком увлечён искусством и театру с музыкой на страницах газеты уделяется больше внимания, чем генеральной линии партии… Но он считал, что в новой жизни, в прекрасном светлом справедливом будущем, должны быть не только заводы, но и театры, что люди должны иметь возможность читать книги, слушать музыку. Он отдавался работе целиком, мотался по районам, выступал в самых отдалённых сёлах. Это и в наше время практически подвиг,  а тем более тогда, когда не было ни дорог, ни транспорта, не говоря уже об электричестве и прочих благах цивилизации.

Не стоит забывать и о том, что это были годы сталинских репрессий. Эта чаша миновала самого Вила, но коснулась его семьи: в 1940 году по доносу был арестован брат Вила Яков. Тоже активист-комсомолец, сотрудник милиции. «Я ничего не понимал. Это была какая-то ошибка, недоразумение. Яков – один из первых комсомольцев, был примером для меня и товарищей… Как я потом понял, с этого дня на меня стал собираться компромат…», – писал Вил Зиновьевич много лет спустя. Вместе с миллионами других репрессированных Яков Путерброт сгинул где-то на бескрайних просторах ГУЛАГа. Вил «отделался» исключением из партии в 1940 году. За что? За неуплату членских взносов! За то, что, будучи заместителем председателя Даградиокомитета, относился к своим подчинённым как к живым людям, а не бездушным винтикам, исполнителям определённых функций, понимал и сочувствовал, помогал чем мог: выдавал сотрудникам отпуска без содержания, больничные листы… О таком  «покровительстве прогульщикам» быстро узнали в горкоме и обкоме, куда «поступил сигнал».

Знал ли Вил Зиновьевич, кто именно донёс на него? Вполне возможно. Но до ответных доносов в любом случае не опустился. Относился к этому «происшествию» как к одной из многочисленных производственных издержек, пусть не мелкой, но неприятности: «Время было очень тяжёлое, и мне как одному из руководителей приходилось заниматься всякой работой. Что говорить, работа с людьми не обходится без неприятностей… Сами артисты писали друг на друга жалобы…», – вспоминал Вил Путерброт. Кто знает, к чему, к какой трагедии привёл бы этот сбор компромата, если бы не война.

Во время войны в Махачкалу, спасаясь от немцев, которые подступали к Кавказским Минеральным Водам, приехала мать Вила Зиновьевича с его племянниками. «Приехала» – это условно говоря: беженцы сплошным потоком двигались через горы: шли пешком, ехали на попутных машинах, каких-то повозках. Из Махачкалы мать Вила уже вместе с его женой, Анной Терентьевной, эвакуировались в Среднюю Азию. Он сам к этому времени работал в Управлении культуры республики, возглавлял Дагестанский радиокомитет, успел поработать и редактором отдела пропаганды «Дагестанской правды». С бригадами артистов ездил по всей республике, выезжал за её пределы, на фронт. После войны был назначен заместителем министра культуры и, наконец, директором Дагестанской государственной филармонии. Вот где его талант руководителя, организатора проявился в полной мере!

О Дагестанской филармонии заговорили по всей стране. Благодаря стараниям Вила Зиновьевича к нам приезжали первые настоящие звёзды, музыканты с мировыми именами! На сцене филармонии играли Ростропович и Рихтер, выступали лучшие оркестры, танцевальные (один легендарный молдавский «Жок» чего стоит!) и вокальные ансамбли. Это не считая  эстрадных исполнителей: Эдита Пьеха и Алесандр Броневицкий, Эдуард Хиль, упомянутая уже Радмила Караклаич, Майя Кристалинская, только начинавший тогда свою карьеру Иосиф Кобзон… Это было время становления профессиональной дагестанской музыки. В 1955 году был образован Дагестанский Союз композиторов, «могучая кучка» Дагестана: Наби Дагиров, Готфрид Гасанов, Сергей Агабабов и Мурад Кажлаев развернули бурную деятельность, в стороне от которой Вил Зиновьевич остаться никак не мог. Он принял самое деятельное участие в организации первых концертов дагестанской музыки (конечно, и последующие не обошлись без него, но те, первые, памятны всем до сих пор). Своего оркестра в республике не было, наша музыка впервые зазвучала в исполнении Азербайджанского государственного оркестра. Потом к нам не раз приезжал оркестр Олега Лундстрема, Ленинградский симфонический оркестр, которым тогда руководил наш земляк Джемал Далгат, а уж Юрий Силантьев со своим коллективом считались практически штатными сотрудниками Даггосфилармонии. Кстати, своё первое звание – «Заслуженный артист» – Юрий Силантьев получил именно в Дагестане. На концерты, проходившие в зале филармонии или Русского театра, в буквальном смысле было не достать билетов. Наши артисты и музыканты, в свою очередь, ездили с гастролями по всему Союзу. Конечно, гастрольная деятельность не остановилась бы, будь на месте Путерброта другой директор, но таких масштабов она могла достичь только при нём. Повторить этот успех до сих пор никто не смог.

Несмотря на своё директорство, на другие высокие должности, которые он занимал, на известность, он никогда не был высокомерным. Был одинаково вежлив и внимателен и к знаменитым артистам и к соседям по двору. Хотя нет, к соседям он был, пожалуй, более внимателен. Ведь гастролёры приезжают и уезжают, а друзья, соседи, да просто горожане (а его без преувеличения знал весь город – и в лицо, и по имени-отчеству) – остаются. Сначала семья Путербротов (а также многочисленные родственники и родственники родственников, приезжавшие в Махачкалу) ютилась в однокомнатной квартирке в общем дворе по улице Оскара. Потом они получили просторную квартиру на Ленина, 2, прямо на площади. Отсюда каждый день он ходил на работу – пешком, конечно, а как же ещё! – пересекал площадь и спускался вниз, к зданию филармонии. Высокий, всегда подтянутый, безукоризненно выбритый, в костюме и галстуке (даже соседи по подъезду никогда не видели его небрежно или хотя бы просто «по-домашнему» одетым, даже в последние годы жизни, когда он уже отошёл от дел), он раскланивался, отвечая на приветствия знакомых и незнакомых. Сам делал покупки в магазине и на рынке – тогда не принято было привозить всё необходимое «начальству» на дом. И двери его дома всегда были открыты для всех. У Путербротов была богатейшая библиотека, одна из лучших в городе. Книгами могли пользоваться все: и близкие друзья семьи, коллеги, и соседские мальчишки. Для скольких из них билет на концерт, принесённый Вилом Зиновьевичем, или организованный им же поход в театр, или вовремя подсунутая книга стали поворотными моментами в жизни?!

Он реализовался бы полной мере где угодно, в каком угодно качестве – журналиста ли, педагога, импресарио. Но, получив однажды назначение в Дагестан, он раз и навсегда связал свою судьбу с нашей республикой. Целью своей жизни он считал развитие дагестанской национальной культуры, новые поколения дагестанцев он хотел видеть блестяще образованными, разносторонне развитыми. Шаг за шагом он делал всё, чтобы так и было, хотя начинать пришлось практически с  нуля: с ликбезов и сельских клубов. Ведь прежде чем дать людям в руки Шекспира, надо научить их читать «Азбуку», прежде чем они смогут оценить всю красоту оперного искусства, они должны научиться ценить народные мелодии своего края. Вил Зиновьевич прошёл этот путь до конца, не свернул с него в самые тяжёлые, смутные годы и ни разу не пожалел о том, что выбрал в жизни именно эту дорогу.

«Где ты, моя молодость, жажда жизни, стремление к великому и прекрасному? Наверное, в вас, мои внуки, в вас, нынешних, свершающих  и открывающих неизведанное, молодых строителях будущего», – писал Вил Путерброт незадолго до смерти.