Не так давно в интервью старшего научного сотрудника Института востоковедения РАН Руслана Курбанова порталу «Кавказская политика» я встретил мысль, которая не раз приходила мне самому, но в силу очевидной крамольности я не спешил выносить её за рамки частных разговоров. «Я убеждён и заявляю об этом со всей ответственностью, — сказал Курбанов, — что наиболее демократическим пространством современной России является не Болотная площадь, а некоторые высокогорные районы кавказских республик — сохранившиеся островки горской демократии, где без согласования вопросов с местными жителями главы администраций не могут принимать решения, так как понимают, что они не будут реализованы».
Ключевой критерий демократии в этом высказывании — «согласование вопросов». В социальной науке подобное понимание демократии имеет серьёзную традицию. Например, выдающийся американский политолог Чарльз Тилли понимал под демократией «широкие, равные, защищённые, взаимообязывающие консультации». Правда, в российском обществе такой взгляд явно не прижился — под демократией у нас обычно понимают либо некое идеальное состояние, от которого мы находимся примерно на том же расстоянии, что когда-то находились от коммунизма, либо, с другой стороны, демократия оказывается синонимом вседозволенности. Ещё о ней принято вспоминать во время выборов, когда их пресловутая «честность» фактически становится единственным критерием демократии: честные выборы — демократия, нечестные — долой «жуликов и воров». При этом оба лагеря по разные стороны баррикад фактически апеллируют к одному образу социального идеала: за всё хорошее и против всего плохого.
Всё не так на Кавказе и особенно в Дагестане. В условиях, когда на сравнительно небольшой территории пересекается огромное количество интересов, решение принципиальных вопросов «в лоб», административным путём по определению несёт огромное количество издержек — без согласований и консультаций здесь не обойтись. Однако сразу же возникает вопрос о средствах и способах. Как однажды хорошо заметил социолог Георгий Дерлугьян, если в значительной части России при «решении вопросов» проще натравить налоговиков, то в Дагестане проще взорвать. Когда некий тип поведения многократно воспроизводится в повседневной практике, он, с одной стороны, превращается в норму, а с другой — начинает определять расхожие представления — и в том, и в другом случае реакция срабатывает на автомате. В результате почти все уверены, что в России плохой инвестиционный климат и высокая коррупция, а в Дагестане вообще только и делают, что взрывают и похищают людей. Формируются такие стереотипы быстро, а живут долго. И за пеленой этих стереотипов, как за деревьями леса чаще всего не видно, что происходит на самом деле.
Тем не менее, «на входе» на Кавказе заметно больше предпосылок для демократии по Чарльзу Тилли, хотя поставить на одну доску слова «Кавказ» или «Дагестан» и «демократия» — значит бросить почти безнадежный вызов, казалось бы, незыблемым представлениям. Но иного выхода из ситуации, в которой оказался регион, похоже, нет. И здесь, как всегда, возникает ключевой для исторических развилок вопрос о субъекте действия — кто именно должен возглавить процесс настоящей демократизации? Вариантов ответа может быть несколько, но в силу существующего на Кавказе положения дел таким субъектом, на мой взгляд, должна выступать власть — от глав республик до глав сельских поселений. Это не значит, что я сторонник пресловутых административных методов — возможности власти в действительности ограничены. Как хорошо сказал один умный человек, чиновник, в сущности, может сделать три вещи: позвонить по телефону, собрать совещание и выпустить распоряжение (если это к тому же высокопоставленный чиновник). Но при этом не нужно забывать, что об этой внутренней «кухне» власти знают далеко не все — напротив, на власть в России привычно возлагаются повышенные ожидания. А это ещё один аргумент в пользу того, что именно власть должна первой сказать своё слово в демократизации. Хороший пример такой позиции власти на Кавказе уже есть — это работа главы Ингушетии Юнус-Бека Евкурова, который не раз демонстрировал готовность к «широким, равным, защищённым, взаимообязывающим консультациям».
Первое и главное, с чего должна начинать власть, намеренная играть по этим правилам, — это готовность объяснять свои решения и действия. Показательный пример здесь — идеология привлечения инвестиций, которая всего несколько лет назад казалась панацеей от всех социальных бед в российских регионах. Территории, где ставка на инвестиционные приоритеты сыграла, действительно есть — уже классическим можно назвать случай Калужской области, которая за несколько лет превратилась из депрессивного региона в развивающийся индустриальный субъект. Но уже в Краснодарском крае, где для привлечения инвесторов власть предприняла едва ли не больше всего усилий в стране, такой подход стал сбоить. Массовое убийство в Кущевской, рейдерские захваты земли, режим особого благоприятствования для карманных компаний крупных чиновников — такова обратная сторона кубанского успеха.
Что говорить о Кавказе, где процесс привлечения инвестиций начался гораздо позже, а издержки оказались существенно выше. Более того, быстро сложилась парадоксальная ситуация: инвестиции растут, но вместе с ними растёт и отчуждение людей от власти, как произошло, например, на Ставрополье при прошлом губернаторе Валерии Гаевском. И дело даже не в том, что Гаевский был «кабинетным» губернатором, предпочитая работу с цифрами работе на «земле». Проблема в том, что никто и не подумал объяснить жителям традиционно аграрного региона, зачем вдруг здесь понадобились кластеры и нанотехнологии. Да и зачем вообще нужны пресловутые инвестиции, за которыми нередко стоят люди, с трудом представляющие, где Ставропольский край находится на карте.
Для Дагестана всё сказанное приобретает ещё более угрожающий характер. Макроэкономические показатели за три года руководства республикой Магомедсалама Магомедова в целом не самые худшие, новых инвестпроектов заявлено немало, в том числе и с иностранным капиталом, а вот ощущения, что жизнь основной массы людей от этого сильно изменилась к лучшему, не пришло. Более того, ставка на привлечение крупных инвестиций только обострила многие застарелые конфликты — как пример, неудачная попытка реализовать проект «Дагагрокомплекс» на землях Ногайского района или недавние митинги в Кумторкалинском районе, поводом для которых тоже стал ряд крупных инвестпроектов. А масштабные инициативы по развитию туризма в Дагестане в свете недавних высказываний Рамазана Абдулатипова о том, что массовый туризм в республике вряд ли состоится, вообще, похоже, превращаются в большую фигуру умолчания.
Опасность ситуации, в которой власть не объясняет логику своих действий, ещё и в том, что желающий это сделать всегда найдётся — и сделает это ещё и убедительнее, чем сама власть, только с противоположным знаком. Репертуар возможностей здесь широк: если не взорвать, то организовать митинг с «представителями общественности», а если и не митинг, то вы же прекрасно понимаете, что всё равно никаких инвестиций не будет — деньги, как обычно, разворуют и скажут, что так всё и было. Неважно, кто именно стоит за всем этим — конкурент по бизнесу, коррумпированный чиновник, люди из леса или все они вместе взятые. Цель у таких действий одна — дискредитировать саму возможность изменить ситуацию. То, что подобные прецеденты повторяются в Дагестане слишком часто, хороший повод для власти всё же начать с гражданами содержательный разговор о будущем. Более того, здесь открывается хорошая перспектива и для другого важного диалога — между властью и бизнесом, предметом которого окажется работа инвесторов с населением и выстраивание доверительных отношений с жителями территорий. Эту работу в Дагестане наконец пора начать.
Николай Проценко, заместитель главного редактора журнала «Эксперт-Юг», специально для «Черновика»
- 4 просмотра