В рубрике пресс-портреты на Yandex Модест Колеров представлен как политтехнолог, историк, общественный деятель. Характерно, что в его трудовой биографии не найдёшь «много лет проработал на …»: Колеров часто меняет места работы, но все они связаны с информацией и связями с общественностью. Чтобы популярнее представить его аудитории «ЧК», назову лишь две занимаемые им некогда должности: главный редактор ИА «Регнум» (2003–2005 гг.) и начальник Управления администрации президента РФ по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами (2005–2007 гг.). Кстати, неофициальной причиной его отставки с госслужбы стал «излишний радикализм в отношениях с сопредельными государствами».
– Как вы оцениваете действия России на Кавказе? Ведь её политика в регионе долгое время не корректировалась.
– Эту позицию я бы назвал словами Маргарет Тэтчер, которая говорила, что стабильный мир может быть только с помощью силы. Россия проявляет силу. Можно долго говорить о том, что эффективней на Кавказе: сила, подкуп или их комбинация. У России же в этой ситуации нет выбора.
– Можно было бы избежать силового сценария развития ситуации в той же Южной Осетии?
– Можно избежать распространения болезни, если ты с ней борешься. А когда ты в течение 20 лет пытаешься, пытаешься… перед агрессивным национализмом, грузинским шовинизмом, который не оставляет малым народам выбора: жить на своей земле или не жить. Если бы 20 лет назад Россия была сильна, ничего бы не было. Южная Осетия в этом конфликте исключительно оборонялась. У Грузии и стоящих за ней сил был расчёт на то, что этот конфликт будет поддержан террористическим подпольем в Ингушетии и подорвёт позицию России на Кавказе в целом.
– Активизацию боевиков в Ингушетии вы напрямую связываете с конфликтом в Южной Осетии?
– Террористическое подполье Ингушетии имеет тыл в Грузии – это очевидно. И боевики, пришедшие в Беслан, пришли в том числе и из Грузии.
– Вы считаете, что ресурсов у России достаточно, чтобы финансировать ещё несколько новых субъектов, тогда как сейчас северокавказские республики находятся на иждивении федерации?
– А вы хотите, чтобы на чьём иждивении они были?
– В России федеральный бюджет тает на глазах в условиях финансового кризиса и падения цен на нефть. Не рискованно ли брать на себя финансирование ещё больших территорий?
– У нас нет выбора. Здесь ведь нет предмета торга.
– Хроническая дотационность региона приводит к извращённой модели экономики, к коррупции в рядах чиновников, и, беря на себя Южную Осетию и Абхазию, мы создаём ещё один потенциально опасный субъект для России.
– Когда в вашем доме горит дверь, у вас нет выбора: тушить пожар или нет. Хотя есть возможность закрыться в туалете и ждать, что будет.
– Вы слышали заявление директора ФСБ Бортникова о том, что ситуация на юге России угрожает государственной безопасности?
– Так она всегда там угрожала.
– Всегда – это сколько? С шамилёвских времён?
– Когда Россия приходила на Кавказ, можно было бы ограничиться Кавказским хребтом, но она пошла дальше и захотела владеть Грузией.
– Как вам такая точка зрения о том, что Россия через высокую дотационность республик платит дань за владение территориями Кавказа?
– Вы считаете социальную политику государства формой дани? Дотационность здесь неизбежна с точки зрения безопасности. И есть небольшой выбор мер того, как стабилизировать ситуацию на Северном Кавказе, учитывая всю историю конфликтов в регионе. Если мы живём на этой земле, то должны обеспечивать свою безопасность.
– Есть экономическая составляющая, а есть составляющая безопасности, они конфликтуют между собой?
– Нет, без решительных силовых мер обеспечения безопасности экономической стабильности не будет. Сначала подполье должно быть жесточайшим образом истреблено, какими бы идеями оно ни подпитывалось, а уже потом можно говорить о социально-экономической безопасности.
Бытует мнение о том, что нищета, безработица являются питательной средой для терроризма. В какой-то степени это правда. А западные опросы осуждённых террористов показывают, что абсолютное большинство из них – люди образованные, далеко не бедные и занимаются этим исключительно из идейных соображений.
– И как бороться с этой идеей? Убивать их?
– А как бороться с идеей убийства, которую они проповедуют?
– Разве ими движет идея убийства?
– Я говорю, как пример, но терроризм – это в первую очередь идея убийства! Как можно бороться с такими людьми?
– Нужно, наверно, разбираться…
– Убивать позволительно только в прямой войне. Партизанщина – не война. Терроризм – преступление по определению. Лучшие головы национальных движений добивались большего, когда отказывались от террористических методов. Насилие порождает только насилие. А что будет, если терроризм победит? Это террористическое подполье имеет какую-то позитивную программу? У «Талибана» была позитивная программа? Ну да, люди не пили водку, не хулиганили, жили по религиозным нормам. Но какой-то внутриполитической и внешнеполитической стратегии у них не было. Хотите со мной жить рядом мирно, не воюйте против нас. Что касается Кавказа, то когда ты отступаешь, то будь уверен, что в ближайшее время тебе некуда будет отступать.
Не вступать в диалог
– Вы говорите о программе, политике. Наверно, такая программа должна быть у всех. Какая программа у России?
– Для того чтобы вести разговор о программе, нужно отказаться от войны. Программа России несовершенна, но это не значит, что она не должна себя защищать. Пока мы сталкиваемся с террористами, мы не должны задаваться вопросом, какие цели они преследуют.
– То есть даже не надо разбираться с тем, что ими движет?
– Это дело следователей. Для общества важно не вступать в диалог с теми, кто разговаривает на террористическом языке, кто бы чего ни хотел. Террористическая угроза, даже если она преследует политические цели, не должна диктовать условия.
– Но на место истреблённых людей приходят новые.
– Также и насильников, и хулиганов сажают, а они всё появляются. И что, теперь нужно перестать их сажать? Любой, кто пытается использовать терроризм как инструмент, сам от него страдает. Яркий пример – США.
– Но терроризм в России локален, он только на Кавказе. Почему так?
– Потому что Кавказ – конфликтная территория. Вы ещё задайте вопрос, почему террористы в тундре не окапываются? Потому что там условий нет, там спрятаться негде. А Кавказ приграничная, интернациональная территория.
– А какова роль исламского фактора?
– Никто ведь не задаётся вопросом: какова роль католицизма в баскском терроризме. Это смешно!
– И для чего тогда терроризм? Просто чтобы убивать?
– Претензии на власть. Претензии быть судьёй.
– Получается, они не могут реализовать претензии на власть легитимным путём?
– Не каждому сумасшедшему дашь в руки не только пистолет, но и руль автомобиля.
– Вы настаиваете на том, что проблем с федерализмом у нас нет?
– Тяжёлые последствия клановости и коррупции были бы невозможны без федерализма. Ещё больший федерализм – это ещё больший путь к воровству и насилию.
– Значит, клановая элита приводит к терроризму? Как появляются террористы?
– Терроризм невозможен без денег и бытового бандитизма, рэкета, откатов. Я не думаю, что терроризм на Кавказе – это реакция на сужение политического поля. Идеология подавляющего большинства террористических организаций отвергает политическое разнообразие.
– А если вернуться к истории: вы говорите, что подполье – это крысы. Но ведь Ленин и революционеры тоже были подпольем. Они тоже крысы?
– История коммунистической власти – это история истребления бывших партийных коллег. Эти крысы, выйдя на свет, съели друг друга.
Номер газеты
- 1 просмотр