Саида Гусейнова (Далгат),
домохозяйка; 70–80-е
Как-то в 1966 году моя мама, ещё совсем молоденькая студентка пединститута, шла себе с подругой по улице Советской на Второй рынок. Шли они мимо стройки. Не знаю уж, что там на эту подружку нашло, только она вздохнула мечтательно, указала на полувозведённые стены и сказала: «Хотела бы я жить в этом доме...». Мама рассказывала, что ещё так недоуменно на неё посмотрела: что в нём особенного? Дом как дом, даже не достроенный. Посмотрела и забыла. А через пару лет вспомнила, когда вышла замуж, и именно в этот дом привёл её муж. Строился он изначально для обкома. Но потом они между собой перегрызлись, эти обкомовцы, и дом отдали кооперативу «Наука». Там все преподы и поселились. В том числе и мой папа – Мурад Далгат. Он в то время был преподавателем сельхозинститута.
Жаль, я не застала то время, когда дом только заселился, все молодые такие, лет 30 максимум, у всех маленькие дети. Во дворе тут же построили беседку, двор высадили деревьями и цветами. Да и то, что сам дом стоял буквой «Г», будто отгораживая двор и свою внутреннюю жизнь от шума улицы, создавало ощущение защищённости что ли. Со временем, правда, всё пришло в упадок. Но ещё до этого стало очень весело, потому что прямо под нашими окнами разместился ЗАГС. С утра в выходные, когда, казалось бы, самое милое дело поспать подольше, к нам во двор с визгом, с сигналами машин начинали врываться брачующиеся и их родня. А раньше как ходили жениться? С песнями, гармошками. Родители дёргались по этому поводу, а нам, детям, так нравилось! Мы все высыпали во двор, на балкон, а прямо под ним, получается, вводили невесту в зал. Все вокруг начинали раскидывать монетки, конфетки. Заведующая ЗАГСа была очень колоритной тётенькой, звали её, кажется, Раиса Георгиевна. Глазастая такая, при причёске, в длинных платьях в пол, будто всегда при исполнении и готова в любую секунду сказать: «Объявляю вас мужем и женой!». Там, впрочем, все были очень красивые, нарядные, от них от всех пахло хорошими духами. В 80-е годы ЗАГС переселили, а в помещении устроили опорный пункт милиции. Ощущение праздника не проходило… Вместо счастливых и орущих свадебных гостей по нашему двору стали шастать такие же счастливые, энергичные дружинники и менты, периодически ктото выламывался из окон опорного пункта, и они толпой его ловили.
Мало нам было шумной улицы Советской и опорного пункта под окнами, так сзади притулился ещё и Второй рынок, от которого наш двор отделяли только гаражи, справа ЦУМ, а слева – гостиница «Кавказ». Для детей, конечно, раздолье! В советские годы «Кавказ» был довольно приличной гостиницей, с хорошим рестораном. И очень колоритного они себе добыли швейцара – важного, с бородой, в фуражке. По вечерам начиналось веселье, и нам с улицы было видно, как по ресторанному залу под лезгинку плывут лебедями отдыхающие тётеньки в сарафанах и с обожжёнными плечами, помахивают платочками. И рядом с ними с криками «Асса!» скачут наши усатые дядьки, как в «Мимино». На заднем дворе гостиницы в 80-е завелись напёрсточники, обжились, стали совсем своими. Когда я трусила в школу, они, отрываясь от «работы», кричали мне «двоечница!» и вообще вели себя как дальние, но родственники. Разве что дневник не проверяли.
Рядом, под ЦУМом, был ресторан. Там часто гулял мамин брат Ибрагим. Он был единственным сыном в семье, остальные три девочки. Бабушка его боготворила, ну он и вырос избалованным. Такой видный мужчина, красивый, бывший боксёр. Както зашёл к нам накануне Нового года, а мы ёлку не успели купить. Он был возмущён! Ушёл и через полчаса явился с ёлкой, которую срубил неподалёку, на Университетской площади. Папа был в ужасе и тихо, в ночи пошёл её выбрасывать. Ну, вот этот дядя частенько гусарил в том ресторане. Его забирали, понятное дело, с шумом, гамом, доставляли в опорный пункт, и папа раз за разом вытаскивал его из передряг. Впрочем, ему было не привыкать. У него у самого были непростые родственники. Бабушка моя Фатима была из хорошего рода, её отец Нурбаганд был наиб. У них в доме в последние годы своей жизни жил Омарла Батырай. Бабушка была ещё ребёнком, но хорошо помнила его. В 13 лет её взял в свой дом будущий муж Габибулла. Ей наняли гувернанток, обучали манерам и грамоте, и в 16 лет она стала его женой. Детей у них не было, вскоре Габибулла умер. Замуж она больше не собиралась. А у её брата был друг Абдулманаф Далгат, на пять лет младше неё, видимо, они друг другу понравились и поженились. От этого брака у них родилось трое сыновей: Далгат, Умалат и мой отец Мурад (Муртаза).
Далгат был упёртый, старательный, а Умалату всё давалось легко. И оба пошли в хирургию. Ругались они страшно, но это были высокодуховные, не мещанские ссоры. По мединституту ходили про них легенды. Рассказывали, как дядя Умалат пришёл в кабинет к дяде Далгату за кого-то просить. А дядя Далгат был совершенно неподкупный и вспыхивал мгновенно! И вот через минуту дядя Умалат выскочил из кабинета с красным лицом, постоял, отдышался, зашёл опять и сразу же вышел. Уже начал спускаться по лестнице, и тут распахнулась дверь, выскочил дядя Далгат и, ухватившись за перила, прокричал в спину убегающему брату, «Сам дурак!». Все родственники знали, что стоит им встретиться, как они начнут грызться друг с другом. На всех семейных мероприятиях их старались сажать подальше друг от друга, иногда даже в разные комнаты. Но даже оттуда Далгат, тряся вилкой, кричал Умалату: «Ты оперируешь так, что я холодею!»
Всё детство я околачивалась на Нурадилова у Тахмины, подружки. Вот это был двор! Настоящая «Воронья слободка»! Обычный двухэтажный дом, два подъезда, по две квартиры на каждом этаже. Но при этом такое количество колоритных личностей на сантиметр площади, что на три многоэтажки хватило бы. Вокруг стояли какието бараки, и в них тоже невозможной яркости люди жили. Дядя Гафур, например. Бывший кок, очень добрый дядька, периодически выходил поддатый, вздыхал и говорил в пространство: «Жизнь есть жизнь». Тётя Валя ещё там жила, крупная такая женщина, любила выпить, и к ней приходила подружка Люда, щуплая, сухонькая. Как-то они сидели, а тут припёрся какойто мужик. Тётя Валя не хотела его видеть и послала Люду сказать, что её нет. Та нацепила зачемто очки тетьвалины и пошла врать. Гость ей не поверил. Она очень возмутилась. «Мужчина! – сказала она – Неужели я буду вам врать, мужчина? Я, взрослая женщина… – затем помолчала и добавила в качестве веского аргумента: – В очках!». А в другое семейство на Новый год явился какойто родственник. Но начал буянить и его выставили. Ушёл. Но среди ночи вернулся, залез на окно, благо жила семья на первом этаже, и, раскачивая решётку, орал: «…А тогда верните мои мандарины!». Соседний двор был не хуже. Там жила одна семья, у них была дочь разведённая, с ребёнком. И вот к ним приехал из Буйнакска родственник, молодой пацан. Жил у них и учился. И дочка эта, назовём её Риткой, его быстро охомутала, они пошли и втихаря поженились. Но прознала буйнакская родня. И приехала. И вот идём мы с Тахминой по переулку и слышим из этого двора дикие вопли. Причём галдит целая толпа, но один голос солирует: «Всёёё, Яшааа! Нет у тебя больше паапы! Нету маамы! Нет у тебя больше дяяди! Надо было эту… кудато спихнуть. Нашли тебя, дуракааа!»
В школу меня запихнули в престижную – 13-ю, «триналку». В третьем классе к нам перевели известного школьного хулигана. На второй год он оставался раза четыре. Как мы все боялись этого Рожкова, до дрожи в коленках! Худющий, длинный, взъерошенный, конопатый – вылитый Гекльберри Финн. Раз в школу явился его старший брательник и долго бил его в сортире, за то, что Игорь украл его часы. И вот как-то он за мной погнался. Я мчала от школы до своего двора, как олень! Ранец колотил меня по лопаткам. Страшный Рожков дышал мне в спину. И тут я влетела в свой двор, где сидели дворовые пацаны. Что тоже учились в «триналке». «Ооо, Рожков!..» – нехорошо заулыбались дворовые пацаны. Чем дело закончилось, я не знаю, но больше он ко мне не подходил.
А так город был безопасным, единственный человек, которого я шугалась, был бывший воришка по прозвищу Омар Хайям. Он жил где-то на Титова, худой, сморщенный, с бельмом на глазу, а Хайямом звали за то, что знал и читал наизусть рубаи. Он вместе с другими такими же тусил в парке рядом с площадью. Все они были «типа фотографы». И знали всех. Мне было тогда уже лет 20, я работала в Горсуде, ходила через парк домой, и через некоторое время они и меня заприметили. И вот както этот Хайям решил ко мне подкатить, старый ловелас. Остановил меня и начал: «Да я тебя знаю, ты на моих глазах росла». Я поглядела на его бельмо, содрогнулась, но ответила: «Очень приятно». «Знаешь, – продолжал Хайям, цыкая зубом, – мы тут решили, что ты по городскому рейтингу седьмая по красоте». Тут я опять содрогнулась, представив, что эти ханурики составляют какието ещё рейтинги. Но виду не подала, а беспечно спросила: «А кто же первая?» Первой оказалась Ира Гейдалова, директор музыкалки при 13 школе, действительно очень красивая женщина. И тогда я поняла, что у них всё очень серьёзно. Ну мы с Хайямом и задружились. Я в этом парке потом часто гуляла, иногда с маленьким племянником, и каждый раз Хайям подходил, смотрел на ребёнка и ронял: «Как ДОЧЬ!»
Владимир Варфоломеев,
преподаватель; 60-е
Впервые я увидел Махачкалу в далёком 1947 году, когда с мамой и тётями плыл на пароходе к ним на родину, в Саратовскую область. Пароход сделал остановку в столице Дагестана, и мы поднялись в город. Запомнилась площадь и большой базар, где можно было купить любые рыбные продукты и даже чёрную икру. Было мне тогда 9 лет.
Я родился в Баку, там окончил школу и оттуда ушёл служить в армию. Когда подошёл срок демобилизации, пришёл к командиру с просьбой отпустить меня для поступления в институт. На вопрос, в каком городе собираюсь поступать, я ответил: «Конечно в Баку». Он сказал: «Нет, Володя, там у тебя родители, друзья, подруги, ты будешь отвлекаться, выбирай любой другой». И тут я вспомнил впечатление, которое произвела на меня Махачкала, и остановил свой выбор на ней.
В конце июля 1960 года я приехал поступать в ДГУ на ФИЯ. До вступительных экзаменов ещё оставалось время, и я гулял по городу, знакомился с улицами и людьми. Мне очень понравился Городской сад, почти в самом центре которого располагалась танцевальная площадка, и каждый вечер молодёжь стекалась к ней. В то время, когда не было телефонов, можно было быть уверенным, что обязательно встретишь нужного человека в Городском саду. Подошло время сдачи экзаменов, с которыми я успешно справился и уехал в Баку к родителям. Ждать вызова из университета. Когда вызов пришёл, радости моей не было предела. В тот год на английское отделение было зачислено 15 студентов плюс 2 кандидата, из них 4 парня, считая меня, а остальные девушки.
Прибыв в Махачкалу, я вышел на Привокзальную площадь, оттуда с чемоданом в руке поднялся на Буйнакского и, идя вдоль улицы, спрашивал встречных, не сдаёт ли кто комнату. Какая-то пожилая женщина сказала, что комнату найти будет сложновато, а вот угол она может сдать. Так я поселился в доме номер 28 по улице Буйнакского, его ещё называли Дом-Корабль из-за необычной формы. На первом этаже находился магазин, в котором продавали ковры. Вход во двор был неприглядным, сам двор старым и уставшим от долгой жизни. На второй этаж, где находилась комната хозяйки, вела скрипучая деревянная лестница. Хозяйка моя работала в прокуратуре уборщицей, каждый день с утра уходила, и меня это очень радовало, появлялась возможность спокойно позаниматься. А вечером, когда бабушка возвращалась, я чувствовал себя неуютно и уходил в библиотеку Пушкина или гулять.
Было голодно, спасала столовка на углу Буйнакского и Дахадаева. Особенно нас, студентов, радовало, что рядом с ней одна женщина торговала пирожками с ливером. Мы называли их «пирожками с ухом, горлом и носом», стоили они всего 4 копейки, притом, что стипендия в 1960 году составляла 210 рублей (в 1961 в результате девальвации они превратятся в 21 рубль). Так вот, сидя на занятиях, мы переглядывались с однокурсниками и понимали, что пора скидываться и отправлять кого-нибудь за провиантом. Староста просил у преподавателя разрешения выйти для какого-нибудь студента, и тот возвращался с почти сотней пирожков на всю группу.
У бабушки на Буйнакского я прожил недолго, всего несколько месяцев. А 5 декабря было сдано в эксплуатацию общежитие для студентов на улице Батырая, 2а, которое существует и по сей день. Я переехал туда, и позже наш учебный корпус с угла Маркова – Дахадаева перенесли на улицу 26 Бакинских комиссаров, 61. Это были одноэтажные корпуса, один из которых отвели под занятия, а в другом сделали ещё одно общежитие для студентов. На 26 Бакинских комиссаров столовка тоже оказалась недалеко, напротив теперешней прокуратуры. На столах там всегда стояли горчица, соль и хлеб, и нам, студентам, достаточно было заказать чай и чувствовать себя прекрасно. Правда, иногда мы бегали в столовую на улице Дзержинского, там занимались математический, строительный и радиотехнический факультеты. Ещё тот корпус был примечателен тем, что в нём находился актовый зал.
Както я услышал, что из актового зала раздаётся музыка. Зашёл, а там репетиция эстрадного оркестра. Георгий Николаевич Сивриди, который руководил в то время студенческой самодеятельностью, подошёл и спросил, кто я и что здесь делаю. Я ответил, что зашёл послушать. Тогда Георгий Николаевич поинтересовался, не играю ли я на какомнибудь инструменте и знаю ли нотную грамоту. Я кивнул, и меня попросили сыграть. Я не отказался, сыграл на трубе. Сивриди обернулся к трубачу: «Ты давно просил, чтоб тебя отпустили. Вот, мы нашли замену». Так я стал играть в университетском эстрадном оркестре. Кстати, в вокальный квартет, которым я руководил, входили замечательные девушки. Две работают на факультете по сей день – это Нина Алексеевна Шабуня, впоследствии Щеликова, долгое время занимавшая должность декана ФИЯ, и Валентина Ивановна Скиба, позже ставшая Акопджановой – преподаватель на кафедре немецкого языка.
Также с нами учился Шамиль Сунгуров. Как-то раз он пришёл и сказал: «Ребята, я сочинил песню» – и спел «Тарки-Тау». Поначалу слова были не очень складные, но у нас была такая однокурсница, Наташа Гереверя, она немножечко подкорректировала текст и получилась очень интересная песня, которую мы сразу исполнили. Затем мы показали её на радио, и там заинтересовались, записали, и «Тарки-Тау» уже в исполнении двух дагестанских певиц зазвучала из всех радиоприёмников Махачкалы, став практически гимном города. Следующей песней Шамиля была «Горянка», которая тоже стала хитом того времени – её пела вся молодёжь.
Оркестр наш факультетский был небольшой. За ударными – Мухтар Гайдаров, он впоследствии стал философом, кандидатом наук. Шамиль Сунгуров – гитара. Девушка Нелли играла на аккордеоне, а на фортепиано – Патимат, она работала позже преподавателем в пединституте. Ну, и я был трубачом. Естественно, были солистки. Известная Белла Маллер, которая исполняла песни на русском и немецком языках, Зоя была, я запамятовал фамилию, она стала заслуженным учителем России и преподавала английский язык в 10 школе.
Прямо у городского пляжа было кафе «Волна», теперь это ресторан, а в году 1962-м или 1963-м его открывали как центр студенческого отдыха, и на открытии этого заведения именно наш оркестр веселил молодёжь. Нам всем купили одинаковые серые пиджаки чехословацкого производства. Мы гордились, что такие красивые, надевали галстуки, бабочки, белые рубашки и чёрные брюки. И это, как сейчас говорят, было верхом крутизны. Ну и, конечно, главным писком моды были нейлоновые рубашки, в которых было невероятно жарко, но мы всё равно их носили, потому что хотелось всётаки быть модными. А в 1966 году в Махачкалу приехали одни из первых иностранцев, делегация из Кубы, – боксёры, прибывшие на дружескую встречу с нашими спортсменами. Меня тогда пригласили в качестве переводчика, и я водил их в баню на Малыгина. Многие местные жители пытались выменять у кубинцев кто часы, кто футболку, хотя тогда за этим строго следили. И был приставлен к делегации специальный человек из органов, который не давал возможности тесно контактировать с иностранцами.
В университетском хоре пели 100 человек, покойный Михаил Давыдович Кац, главный инженер вагонного депо, руководил этим хором. Бессменными конферансье были Георгий Сивриди, Зармик Мануков, которого в городе все знали под именем Вилли, Михаил Чуркин, великолепный чтец, работавший позже диктором на телевидении. А в Русский театр, где мы до начала спектаклей играли в фойе, молодёжь валила толпами, не столько ради спектакля, сколько ради танцев. Нашу жизнь в Махачкале 60-х скучной и серой назвать было невозможно! Даже уже будучи замдекана, я продолжал играть в оркестре и участвовать в творческой жизни альмаматер и города. В университете, на ФИЯ, я встретил свою будущую супругу, у нас родились дочери, и уже больше 50 лет моя жизнь связана с Махачкалой.
Рубрику ведёт Светлана Анохина
________________________________________
Редакция просит всех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились старые фотографии, связаться с нами по телефонам: 670678 и 89882915982.
Фото из архивов музея истории Махачкалы
и героев публикации
- 360 просмотров