Эксперимент

Тюрьма по своей структуре – это гораздо более сложное и интересное заведение, нежели может показаться на первый взгляд. Должностной аппарат СИЗО очень напоминает мини­государство.

Здесь есть «президент» – начальник, «премьер­министр» – замполит, «министр внутренних дел» – первый замначальника, «министр финансов» – начальник пищеблока, «ФСБ» – оперативный отдел (местные оперативники выделяются из общей массы сотрудников даже манерой общения), «МИД» – «свиданщики», «Минздрав» – группа врачей (о, это интереснейшие персонажи, некоторые из них работают в СИЗО больше 20 лет), «участковые» – «корпусные», «Наркоконтроль» – ответственные за «шмон» (они любят это слово больше, чем «обыск»), а также «банщики», «прогульщики», операторы и многие другие.

С самого начала следственный изолятор был интересен мне как своего рода показатель работы государственных органов и служб. Излюбленное выражение сотрудников СИЗО при обсуждении внутренних порядков и проблем: «Это страна такая!». Иногда с ними сложно не согласиться. Расскажу вам одну историю, имевшую место ещё в бытность безраздельной власти Дауда Абдусаламовича (Давыдова, экс­начальника СИЗО­1 Махачкалы, с 29.11.2019 г. находится в спецблоке «Г» махачкалинского СИЗО, обвиняется в коррупционных преступлениях – «ЧК»). Вернёмся на пару месяцев назад...

Любуясь догорающим закатом, махачкалинцы провожали солнечный сентябрьский день, краски которого, как и всякого другого, были вычеркнуты из нашей жизни нависшим над спецблоком суровым тюремным корпусом. Вечернюю трапезу в камере всегда сопровождает оживлённая беседа, тема которой от разновидностей ценных бумаг может лихо повернуть к кольцам Сатурна. В тот день мы обсуждали бюрократию.

«Это затруднение властью (руководством) процесса получения человеком своего права путём обязания проходить различные формальные процедуры», – определение, которое я попытался своими словами дать одной из форм бюрократии, никого не удовлетворило, и мы решили провести эксперимент.

На стене каждой камеры висит «папка с информацией». Выхватив её со вкрученного в стену самореза, я отыскал прейскурант с ценами на товары тюремного магазина. После недолгого обсуждения было решено приобрести товары следующих наименований: конфеты «Сникерс» (4 штуки), фасоль, кукуруза консервированная, консервы рыбные «Сельдь», консервы рыбные «Скумбрия в масле», молоко сгущённое.

Мой сокамерник Сиражудин открыл блокнот и начал фиксацию каждого этапа закупки, а мы подозвали «постового», который посоветовал отложить вопрос до утренней проверки. Утром, после того как «корпусной» традиционно поинтересовался состоянием кружек и ложек, мы сообщили ему о своём намерении.

«Надо будет написать заявление на имя начальника», – озадаченно произнёс «корпусной». «То есть каждый раз, когда я захочу «сникерс» к чаю, мне нужно будет писать заявление на имя начальника СИЗО?» – спросил я. «Корпусной» замешкался. Выручить его вызвался стоявший рядом «опер» по прозвищу Шериф: «Напишите заявление на имя начальника о том, что хотите отовариться в магазине. К вам пришлют человека, который объяснит, что делать дальше. Заявление отдайте «корпусному» завтра на проверке».

Начался третий день эксперимента, а мы только передавали заявление «корпусному». После обеда дверная «кормушка» неожиданно опрокинулась, и мне выдали бланк, который я должен был заполнить наименованиями товаров и... отдать на следующий (уже 4­й) день «корпусному» на утренней проверке. Мы смеялись, не подозревая, что это далеко не конец. На пятый день в опрокинувшуюся «кормушку» просунули квитанции с бумагами, которые я должен был подписать, подтвердив списание со счёта. Потом был шестой день. И седьмой, восьмой... За это время можно получить несколько «передачек» с «воли». Мы много раз пошутили о том, с какого рынка и каким способом нам доставляют заказ, и для полноты эксперимента даже хотели написать жалобу, а потом и вовсе обо всём позабыли.

Ни больше ни меньше – ровно две недели отсчитал Сиражудин с того солнечного сентябрьского дня, вечером которого мы наивно собирались пить чай со «сникерсами». Спустя 14 дней нам принесли чёрный пакет, за который, как было указано в бланке, со счёта не забыли снять 4 рубля. В пакете не оказалось ни сельди, ни скумбрии, а в бланке в соответствующих местах стояли прочерки. Мы не сильно расстроились и весело отметили окончание удавшегося эксперимента.

Прошло много дней. В гороховой каше – она, кстати, очень вкусная – часто попадаются мелкие камешки. Человеку опытному они не сильно страшны: он жуёт медленно и осторожно. А вот если такой камешек попадётся на зуб менее искушённого арестанта, он рискует познакомиться с ощущениями, которые испытывает человек, оглушённый бейсбольной битой. Короче говоря, у меня скололся кусочек пломбы, и край зуба стал болезненно царапать язык.

Попытка вызвать стоматолога «с воли» успехом не увенчалась, а к местному я пока выходить не рискнул. Вместо этого я разобрал один кипятильник, выпрямил спираль и подточил зуб железным штырём. Алюминиевые ложки не справлялись. Только Эмиру не говорите, а то он сразу составит на меня материал и отправит в карцер.

P. S. Прошло два месяца. Я уже 175 дней лишён свободы. Камешки в гороховой каше пропали, зуб меня не беспокоит, у меня лучший матрас в централе, и достался он мне совершенно бесплатно! А есть ли изменения в бюрократической системе организации тюремного магазина, мы узнаем уже очень скоро: я заказываю три «сникерса», а не четыре, так как Исмаил нашу светлую камеру, к сожалению, покинул. Следите за развитием событий... ]§[

05.12.2019 г. Из СИЗО­1 Махачкалы