[ Сиражудин Махачев: нельзя быть добрым за счёт больного ребёнка ]

— Вообще, по Трудовому кодексу главный врач должен отвечать только за медикаменты, питание, начисление заработной платы и частично за мягкий инвентарь. Но приходится заниматься всеми вопросами — от глобальных до мелочей. Сейчас вот пожарные пришли, говорят, не обеспечена противопожарная безопасность в больнице. А как же её тогда приняли по завершении строительства? И где я сейчас возьму 35 миллионов на установку противопожарной сигнализации? А ведь требуют с нас не только пожарники, но и множество других проверяющих инстанций. Нет ремонта — главврач отвечает, и никто не спрашивает, на какие деньги его делать. Больница —некоммерческое учреждение, своих доходов мы не имеем.

Иногда я поражаюсь, как многочисленным частным клиникам и кабинетам различного профиля удаётся получить все лицензии и разрешения на свою деятельность. Тут заходит проверяющий из Росздравнадзора в каждую палату и измеряет, соответствует ли площадь определённому количеству детей, и если обнаруживается, что площадь меньше нормы, заявляет: «Вы нарушаете СанПиН, и я вас буду наказывать». Может, он и прав, но если в больнице, как и в целом по республике, не хватает коек на всех больных, что я должен делать? Я же не могу сказать родителям больного ребёнка, которые привезли его из отдалённого района, что у меня тут площади не хватает, езжайте обратно. Мало ли что случится завтра с этим больным. Кто будет отвечать? А проверяющие говорят: «Не наше дело, главное — соответствие нормам». А в частных клиниках, значит, всё в порядке и все нормы соблюдены, раз они активно работают и их реклама по всем каналам идёт?

— Меня назначили на должность главного врача в трудные 90-е годы, когда в больницах не было ни медикаментов, ни постельных принадлежностей, ни даже бинтов и спирта. Первое время я ещё совмещал руководство с хирургической практикой. Однако приходилось поручать окончание операции ассистентам и выходить для решения срочных хозяйственных вопросов. Пришлось принять решение: или быть хирургом, или быть главврачом, а совмещение невозможно. Сейчас более-менее спокойно, есть возможность заняться лечебной деятельность, преподавать. Я руковожу кафедрой детской хирургии ДГМА, читаю лекции тут же, на одном этаже с кабинетом. Но и тут проверяющие ищут недостатки, следят, провожу ли я лекции, делаю ли обход. Поэтому я вам скажу: если ты стал главным врачом, ты должен полностью отдаваться этой работе.

— Мне есть с чем сравнивать, я присутствую на госэкзаменах и вижу много молодых, способных врачей, беру их на заметку вне зависимости от того, кто их родители, какое материальное состояние у их семей. На работу приглашаю только тех, в ком вижу настоящих врачей, и в соответствии с вакансиями. И им говорю: «Если вам кто-то скажет, что за это место надо платить деньги главврачу ли, другому ли человеку, вы этому человеку не верьте, он себе эти деньги берёт». За 15 лет работы я не взял ни рубля ни за одну должность, можете спросить у любого. Стараюсь даже не принимать никого через посредников, родственников, знакомых. Откуда я знаю, вдруг этот человек уже взял якобы для меня, а тень на меня упадёт. Пусть приходит сам кандидат на должность, и, если он мне может быть полезен и я увижу, что он специалист в своём деле, я его приму, и ничего мне не надо, и министр этим не занимается.

— Вернёмся к больнице и к вашим пациентам — детям и к их родителям, которые привыкли жить в мире коррупции. Они привыкли договариваться и давать деньги за всё, даже если места в больнице свободные, бери направление и укладывай. Но они кому-то дают, договариваются, укладывают «по блату», а потом всем рассказывают о главвраче-коррупционере. Есть такие случаи?

— Есть. Вот у меня ежедневная сводка по больнице, в которой указано, сколько коек в каком отделении свободно. К примеру, поступает с направлением подросток от 14 до 17 лет, которого по положению укладывают только с разрешения главврача. А отделение переполнено, мест нет. Родители ищут общих знакомых, которые идут ко мне с просьбой помочь близким, возможно, я звоню заведующему, прошу поставить дополнительную койку, чтобы этого ребёнка уложить, а родители выходят отсюда и говорят: «Посмотрите, какой он, а говорил, что мест нет, значит, чего-то хотел». А я тут даже на рентген, в лабораторию родственников сотрудников не пускаю, ругаюсь, порядок пытаюсь установить. А вы бы видели, что творят тут родители! И проклятья слышим, и двери ломают, и стреляют, недавно охранников избить пытались. Как не требуешь соблюдения установленных порядков, всё равно требуют привилегий, послабления законов, и если я принципиальность проявляю, меня считают злым и излишне строгим. Я всегда говорю: «Нельзя быть добрым за счёт больного ребёнка». Я могу понять врачебные ошибки, но такое отношение — никогда. Если я буду устраивать кого-то по знакомству, по связям, ущемляя в то же время других детей, нуждающихся в помощи, грош мне цена как врачу и руководителю. Приходите ко мне домой, там я буду добрым и гостеприимным, а тут я буду делать всё как положено.

— Вот представьте, пишут министру жалобу из небольшого села Шаури Цунтинского района, кто-то недоволен обслуживанием в детской больнице. Он перенаправляет жалобу мне, я отправляю в район двух сотрудников с водителем. Ехать до района 8 часов, ещё пару часов — до села. Приезжают, а человека, подписавшего жалобу, в природе не существует, и недовольных там нет. А мы отрываем от работы людей. Сейчас, конечно, в СМИ каждый может высказаться, написать письмо, эсэмэс отправить, но иногда таким образом формируется ошибочное, субъективное мнение о наших врачах, или читатели начинают судить по одному случаю обо всех.

— Был такой случай, когда я работал хирургом. 14-летний подросток стеклом повредил грудную клетку, лёгкое, я сделал операцию, вроде бы всё было удачно. Я вышел к его родителям и, радостный, сказал, что мальчик жив, всё в порядке. Ту же меня позвали в операционную, оказалось, ребёнок умер. Возможно, произошла рефлекторная остановка дыхания, но хирургической ошибки не было. Этот случай произошёл в начале 80-х, но я его помню до сих пор. После того, как сообщил его родителям, я твёрдо решил бросить врачебную деятельность и не вышел на работу. Коллеги долго уговаривали меня, ведь им почти каждый день приходится видеть смерть. Сказали, что надо привыкнуть. А я думаю: если привыкнуть к этому, то как можно работать детским врачом?

Конечно, потом я вернулся к работе, но с того дня и по сей день я не могу привыкнуть к тому, что умирают дети. У нас в больнице находятся самые тяжёлые больные дети в республике, поэтому мы ремонт начали с реанимационного отделения. Самое современное оборудование, мониторы для наблюдения родителей за детьми, собственная аппаратура для обследования. Наверное, на всём Северном Кавказе такого нет.

— Мы не можем охватить сразу все отделения, ведём ремонт по мере выделения средств. Заканчиваем одну сторону, и уже пора начинать с другой. Отремонтированы ОПН, приёмное отделение, реанимационное. Но самая главная проблема — нехватка коек. Вот мне хотелось бы, чтобы хоть один богатый человек, меценат, инвестор задумался над этим. Почему ни один имам мечети не подскажет эту идею во время проповеди, ведь строят десятки мечетей и ни одной больницы. Разве это менее богоугодное дело, тем более детская больница? Вот у нас 20 лет стоит котлован, вырытый под новые корпуса, а средств нет, и неизвестно, будут ли когда-нибудь.